сделал ему очередную инъекцию, Гитлер взялся писать завещание, но перед этим уведомил начальника охраны о своем решении.
Через час прибыл начальник обороны Берлина генерал Вейдлинг и доложил, что к исходу дня оборона падет.
Все стремительно шло к концу. Персонал канцелярии уныло таскался по коридорам, эсэсовцы из охраны выглядели растерянными.
К Ивану подошел бригаденфюрер Монке, командир группы «Цитадель», обороняющей Рейхсканцелярию.
— Скоро все закончится, вряд ли мы продержимся больше суток. Я слышал фюрер отвел вам особую роль...
Ваня молча кивнул.
— Что дальше? — Монке криво усмехнулся.
— Дальше, как и планировалось, собирайте гражданских и попытайтесь вырваться, — спокойно ответил Иван.
— Наверное, вы здесь самый спокойный и уверенный человек, штурмбанфюрер, — Манке уважительно кивнул. — Ну что же, пусть так. А вы? Что будете делать вы?
— Я встречу свою судьбу, — Ваня пожал плечами. — Какой бы она не была.
Бригаденфюрер вытянулся, отдал честь Ване и крепко пожал ему руку.
Иван ушел к себе в комнату, налил коньяку, сел в кресло и стал ждать. Через час вошел адъютант Гитлера штурмбанфюрер Гюнше.
— Пора...
— Хорошо, — Ваня встал и тщательно оправил форму. — Вы станете перед дверьми кабинета и никого не впускайте.
Фюрер и Ева Браун сидели в креслах, как всегда, рядом на ковре лежала овчарка и преданно смотрела на хозяев.
«Он вроде должен был отравить собаку? — отстраненно подумал Ваня. — Хотя... вся история пошла через задницу...»
Гитлер подал Иван свой Вальтер, потом трясущимися руками открыл коробочку, в которой на вате лежало несколько стеклянных капсул. Он взял одну, протянул ее жене, но не удержал и выронил.
Ева беззвучно плакала, некрасиво кривя рот, лицо фюрера превратилось в жуткую маску.
Ваня мягко забрал у него коробочку и выдал каждому по капсуле.
Ева Браун неожиданно успокоилась, погладила Гитлера по руке, улыбнулась Ване и быстрым движением положила капсулу в рот.
Раздался хруст, в кабинете сильно запахло миндалем. Ева сильно задрожала, хрипло втянула в себя воздух и обмякла в кресле.
Фюрер пристально, с каким-то странным наслаждением в глазах, смотрел на нее. Когда жена перестала подавать признаки жизни он сполз с кресла и сел на пол рядом с собакой.
— Ты умрешь со мной... — и стал пытаться скормить капсулу овчарке.
Ваня не выдержал
— Собака-то причем? — по-русски спросил он, а потом выстрелил Гитлеру в висок.
Тело фюрера с мягким шлепком упало на ковер.
Иван думал, что овчарка кинется на него, но Блонди только с удивлением посмотрела на Ваню.
Иван присел рядом, потрепал ее по загривку и тихо сказал:
— Будем жить, подруга. Поверь, тебе незачем умирать. Пошли...
Вышел и спокойно объявил, что все закончилось. После чего сразу вошел в комнату, где находились руководитель Гестапо Генрих Мюллер и секретарь фюрера Мартин Борман. Оба выглядели совершенно спокойными.
— Уже пора? — Мюллер стрельнул на Ивана взглядом. — Фюрер умер?
Ваня кивнул.
— Все окончено. Покажитесь остальным, дождемся перерыва в обстреле, потом мы уйдем.
Честно говоря, Ваня сильно удивился тому, что одни из самых могущественных людей в Рейхе не подготовили себе план ухода. Но как бы странно это не звучало, советские войска уже плотным кольцом окружили район Рейхсканцелярии, а Мюллер и Борман все ще торчали в фюрербункере. Они сначала собирались уходить в одной группе с остальными из бункера, но Ваня сумел их убедить положиться на его план.
Иван успел переговорить и с Геббельсом, но тот наотрез отказался. Они с женой и детьми решили отравиться.
Ваня не стал вмешиваться, детей было жалко, но в сложившейся ситуации их уже было не спасти.
Через полчаса они вышли на поверхность. Блонди как привязанная держалась возле Ивана, ее щенок, буйный и веселый, сейчас перепугано жался к матери.
Вокруг все напоминало лунную поверхность, безостановочно гремела канонада. Отвратительно смердело горящей человеческой плотью, неподалеку охранники сжигали тела Адольфа Гитлера и Евы Браун.
— Вы уверены? — Мюллер пристально посмотрел на Ваню. — Я не пылаю желанием попадать в руки к русским. Я знаю их методы...
Борман снова смолчал.
— Я всегда уверен, — отрезал Иван, немного помедлил, а потом быстрым шагом отправился в подземный гараж пожарной части Рейхсканцелярии.
Эсесовцы из охраны и солдаты их пропускали без вопросов, но провожали презрительными взглядами.
Из гаража они вышли на улицу, а потом спустились в подвал одного из жилых домов неподалеку.
Иван взял в углу ломик и показал на чугунный канализационный люк в полу:
— Внизу гражданская одежда, оружие, продукты и документы. Мы пройдем по коллекторам до одной из станций метро, а потом служебными тоннелями за пределы Берлина. А дальше я вас переправлю в Аргентину — крысиные тропы уже готовы.
— Так просто? — шеф гестапо недоверчиво улыбнулся.
— Не так все просто, — сухо ответил Иван, а потом коротким выпадом ударил шефа гестапо ломиком в солнечное сплетение. Борман успел только вытаращить глаза, но уже через мгновение рухнул рядом с Мюллером.
Блонди вопросительно тявкнула.
— Так надо, подруга, — Иван почесал ее за ухом, и принялся тщательно связывать гестаповца с секретарем, припасенным заранее веревками.
— Что вы творите, Краузе?!! — зарычал, придя в себя Мюллер. — Черт побери, что вы творите? Как вы смеете!
— Ничего личного, Генрих, ничего личного, — Ваня мягко улыбнулся. — Но ты заслужил, чтобы тебя публично судили и повесили как последнюю уголовную сволочь.
— Ты... ты... — шеф гестапо грязно выругался. — Я всегда знал, что с тобой нечисто! Так купиться... — он замолчал, остервенело кусая себе губы.
Борман яростно извивался, пытаясь разорвать путы и шипел что-то нечленораздельное.
Ваня убедился, что оба надежно связаны, оттащил из по разным углам, привязал к трубам, а потом спокойно начал рассказывать:
— Вас обязательно найдут русские, когда будут зачищать город. Потом вас будет судить, если не ошибаюсь, трибунал в Нюрнберге. А дальше... дальше повесят. Увы, такова жизнь. Лично я бы с удовольствием пристрелил бы вас, но... но, пожалуй, откажусь от удовольствия.
— На кого вы работаете. Краузе? — уже спокойно спросил Мюллер. — На американцев, на русских?
— Нет, — Ваня пожал плечами. — На себя, Мартин, только на себя.
— И ты думаешь, что тебя пощадят? — Мюллер криво ухмыльнулся. — Русские тебя самого распнут. И не надейся, ты заживо сгниешь в Сибири!
— Не уверен, но я постараюсь выжить, —
