мне белобрысого капитана. Да, я не ошибся, именно он захватил меня в плен в том бою в деревне, когда я уже почти было вырвался на свободу.
Немец махнул рукой в сторону дома. Меня тут же подняли с земли, подхватили под руки и потащили. Спорить с капитаном никто и не думал.
Лишь вислоухий предатель остался валяться на земле, продолжая горестно стенать. Но про него все будто позабыли.
Дом был обычный деревенский, но хозяев я не увидел. Выгнали или убили. Теперь здесь квартировал капитан.
В целом, вокруг чистота и порядок, немец отличался аккуратностью. На столе — карта местности с важными для ее владельца отметками, поверх нее лежал мой нож в ножнах — кажется, это единственное, что уцелело из моих личных вещей. Нож был все время пристегнут к поясу, поэтому и остался при мне в момент взрыва. А после капитан забрал его в качестве личного трофея.
Трое перебежчиков посадили меня на крепкий стул и, проверив, надежно ли связаны руки, чуть отошли в сторону. Капитан уселся по другую сторону стола и уставился на меня долгим взглядом. Он, казалось, даже не моргал, и белесые глаза его смотрели безо всяких эмоций. Так рептилия глядит на свою жертву.
— Raus! — бросил он пестрой троице.
(нем.) Прочь!
— Aber… Herr Hauptmann… — начал было их старший, но немец прервал его повелительным жестом.
(нем.) Но, господин капитан…
— Martin! Raus!
— Jawohl!
(нем.) Слушаюсь!
Все трое вышли прочь, недовольно поглядывая на меня.
— Die Untermenschen müssen draußen bleiben, — пояснил капитан, — wie die Hunde!
(нем.) Недочеловеки должны оставаться на улице, как собаки!
Я молчал, еще не решив окончательно, стоит ли демонстрировать перед ним мое знание языка, или же сделать вид, что ничего не понимаю. При этом я обратил внимание на то, что капитан назвал старшего предателя Мартином. То есть Мартыном, если по-нашему. А значит, я был прав, и передо мной оказался не кто иной, как Мартын Шпынько и его банда.
— Итак, — продолжил капитан по-немецки, — передо мной человек, который чуть было не убил меня уже целых два раза… может ли это быть простым совпадением? Не думаю! Когда провидение назначает тебе личного врага, к нему нужно прислушаться со всем вниманием! Что скажешь, танкист?
Я ничего не отвечал, лишь смотрел на него в ответ, и в глазах у меня пылало достаточно ярости, чтобы он ее заметил.
— Ненавидишь меня? Готов прикончить? Понимаю! Кто же ты такой, танкист? Откуда взялся? Я изучил твой нож — это весьма интересная вещица. Гарда с обратным изгибом, вороненый клинок, хорошая сталь. Я узнал его, об этих ножах уже легенды слагают! «Черные ножи» — так ведь вас называют? Говорят, вы безжалостные убийцы. Головы режете?
Ответа он, конечно, не дождался.
Стараясь действовать незаметно, я пытался избавиться от веревок, стягивающих мои руки. Пока ничего не получалось.
— А что если я отрежу этим ножом твою голову, танкист? — предложил капитан, встав на ноги. — Будет ли это забавно? Как по мне, отличная шутка выйдет!
Признаюсь, мне его идея не понравилась, но и возражать я не стал, полностью сконцентрировавшись на попытках порвать веревки.
— Боже, — проговорил себе под нос немец, — благостное время! Никаких мягкотелых ублюдков «олафов шольцев», которые скажут мне, что так действовать нельзя даже с русскими! Скоты, плебеи!
Я уставился на него во все глаза. Мне послышалось? Или эта фамилия была совершенно из иного века! Неужели, я оказался прав в своих предположениях? Невероятно… но так оно и было. Я не единственный пришелец из прошлого в этой эпохе. Жаль, но первый найденный мной «коллега по цеху» оказался врагом — безжалостным убийцей, зверем и мразью.
Капитан все так же ходил взад-вперед по комнате, заложив руки за спину. Вид у него был недовольный. Время от времени непроизвольно он останавливался, проводил правой рукой по шраму на лице, потом опять возобновлял хождение. Видно, так ему лучше думалось. Сейчас окончательно решалась моя судьба.
— Наш мир испортили либералы, вы так не считаете, господин капитан? — спросил я, решившись сыграть в игру.
Глаза немца сверкнули.
— Вы говорите по-немецки? Почему-то мне так и казалось. И все же, это удивительно для дикаря из леса!
— А еще я езжу по воскресеньям в церковь на ручном медведе.
— Разве вы посещаете церковь? Мне казалось, что безбожие давно у вас победило. Вы — страна сатанистов, идолопоклонников. У вас на главной площади — капище с мумией! И весь ваш народ ей поклоняется!
Я начал раздражаться.
— У нас хотя бы парады гомосексуалистов в столице не проводят, и флаги радужные не вешают на зданиях мэрий! Ваша Германия — слабая и зависимая, не способная принять самостоятельные решения! Страна — сателлит, страна — слуга. Сколько белых немцев останется в Германии через сто лет? Десять процентов? Пятнадцать? Вы вырождаетесь, от вас не останется даже памяти. В то время как мы выживем! Мы всегда выживаем!
Немец слушал меня с широко открытыми глазами. Признаюсь, я несколько увлекся, встретив понимающего человека… впрочем, я и хотел раскрыть свои карты и посмотреть, что из этого получится.
— Вы… — капитан не находил слов… — вы тоже оттуда? — он указал глазами на потолок, словно на небо.
— Дмитрий Буров, две тысячи сороковой год, убит в бою, — представился я именем, которое уже давно считал своим собственным.
— Генрих фон Метерлинк, две тысячи двадцать четвертый… погиб в вагоне метро от руки беженца…
— Это ожесточило вас? — понимающе кивнул я. — И, попав в прошлое, вы охотно отказались от всех навязанных прежде «ценностей», присущих вашей цивилизации? Вы озверели, господин капитан, превратились в маньяка-убийцу.
— Я просто стал самим собой. Будущее не должно повториться, — он приблизился ко мне и горячо заговорил, дыша прямо в лицо, — оно не должно вновь стать реальностью! Все эти сраные тумберги, гомосеки, эмигранты, это жалкое существование… вам, русским, тоже несладко придется! Вас возненавидит весь мир, и рано или поздно, вы будете уничтожены!
Я все еще осторожно пытался освободить руки от веревок, и, кажется, понемногу это у меня получалось.
— Допустим, не весь мир, — поправил я его, чуть отодвигаясь в сторону, — а лишь так называемая «западная цивилизация». К счастью, она далеко не лидирующая в тех реалиях. Есть еще Индия,
