– Ну, Макс, ты меня и насмешил, – Загиял только что слёзы с глаз не вытирал, когда, наконец, вновь оказался способным говорить. – Если ты что и сможешь впитать после инициации, так это дурь нубийца.
– Да я тебя, старикашка, в порошок сотру! – взвился со стула оскорбившийся Рон.
Шаман примирительно замахал руками.
– Меня просто убила его наивность, – он перестал смеяться и снова стал серьёзным. – Надеяться на то, что, натерев своё тело мазью и выпив снадобье, можно стать уста-ала-асалом, может только младенец. Если бы всё было так просто, наше племя давно бы захватило весь мир.
– Ты же сам сказал, что ваши дети могут это делать, – не понял я.
– Мы учим их это делать, а не они могут это делать, чувствуешь разницу?
– Так в чём проблема, научи и меня, – мне очень хотелось стать таким же, как шаман.
– Макс, ты отличный боец, умелый вождь, но, прости, ты точно не шаман, – Загиял говорил абсолютно серьёзно. – Я чувствую в тебе нечто такое, близкое к нашей сущности, но для становления шаманом этого недостаточно.
– А как же видение?! – я не хотел просто так сдаваться. – Как же серая пустыня и меч в ней? Странные руны и всё такое?
Шаман недоумённо посмотрел на меня, и осторожно спросил:
– Какая пустыня?
– Ну, пустыня, серая такая, я там стоял несколько дней и не мог пошевелиться, – я стал вспоминать в подробностях, что со мной происходило. – Потом прилетел такой странный меч, пылающий, словно только что из горна, и повис в воздухе передо мной, а когда начал остывать, то на его лезвии стали проступать странные руны. Чтобы выбраться оттуда, мне пришлось запомнить их все.
– Нарисуй несколько, – глаза Загияла странно блеснули.
Рон поднялся с кровати и вышел за письменными принадлежностями. Пока он ходил, шаман лихорадочно меня осматривал, то касаясь ладонью лба, то неожиданно замирая, и тогда я чувствовал, что внутри головы проносится странный холодок.
Разложив приборы на подставке, я быстро макнул перо в чернильницу и вывел несколько знаков. Шаман и нубиец внимательно наблюдали за мной.
– Ну вот, первые из них, – я подул на пергамент и присыпал чернила мелким песком.
– Ничего не понимаю, – было видно, что шаман сильно удивлён, – я по-прежнему не вижу у тебя задатков шамана, а твои знаки – это всего лишь письменность орков. Покажешь их Ур'такалу, он тебе переведёт.
– Значит, это всё же были глюки? – я был по-настоящему расстроен, – а скорость и регенерация всего лишь побочное действие зелья?
– Всё более-менее ясно, кроме серой пустыни, – шаман поворачивал в руках лист со знаками, рассматривая его под разными углами. – Твоё появление в ней выбивается из всего, что можно объяснить действием зелья. Путешествие по серой пустыни – это часть процедуры инициации шамана. Ты же просто неподвижно стоял там, да ещё и меч странный увидел, уж молчу про то, как легко ты оттуда выбрался. Обычно для завершения инициации шаману приходится скитаться в серой пустоши несколько месяцев.
– Может, я всё же шаман, но со слабыми навыками? – с надеждой спросил я. Смириться с тем, что всё произошедшее было обычными галлюцинациями мозга, одурманенного зельем этого «уста-ала-асала», было трудно. Мне хотелось, чтобы я смог стать шаманом с возможностями Загияла, это было бы действительно круто. Мысль, что я по-прежнему обычный человек, мне не очень нравилась.
«Нет бы попасть в мир, полный магии, – раздражённо думал я про своё невезение, – с возможностями мага, ну, или на худой конец, с теми, что у Загияла. Так нет же, попал в мир, где колдовство запрещено под страхом смерти, да к тому же вообще без всяких способностей».
Если раньше я старался не думать об этом, отодвигая проблемы с возвращением домой до того момента, как у меня появятся деньги и власть, чтобы безопасно попасть к магам, то сейчас тяжёлые думы о том, получится ли у меня вообще найти их, не говоря уже о том, чтобы вернуться домой, завладели мной.
«А что, если маги не смогут отправить тебя в твой мир? – закралась в голову ещё одна мысль, – что, если придётся навсегда остаться в этом? Ты ведь даже не рассматривал этот вариант, а пора задуматься над этим!».
Настроение окончательно испортилось. Мысли о доме и о том, что со сверхспособностями придется обломиться, доконали меня. Я откинулся на подушки и попросил своих товарищей:
– Оставьте меня, пожалуйста, мне нужно побыть одному.
– Макс… – начал было нубиец, видя моё состояние.
– Рон, пожалуйста, – я отвернулся от них, в боку слегка кольнуло.
– Пошли, Рон, ему нужно подумать, – шаман поднялся со стула и увёл нубийца из комнаты. Я остался один.
«Вот к чему мне всё это? – мысли в голове метались, перебивая друг друга. – Зачем я вообще суечусь, дёргаюсь, рискую жизнью, убиваю людей? Зачем? Ведь если я вынужден буду остаться в этом мире, можно ведь просто прикупить домик, подальше от власть имущих, и безбедно прожить остаток дней своих».
Я вспомнил, что меня однажды посещали такие мысли, и тогда я решил, что буду стараться ради своих друзей. В этот раз меня эта идея почему-то не вдохновляла.
Шаман оказался прав, к исходу недели я с трудом мог даже шевелиться на кровати, не говоря уже о том, чтобы вставать. Раны в боку и на ноге заживали неплохо, стараниями шамана и мазями, которые носила Агнесса. Хозяйка была на седьмом небе от счастья, не столько оттого, что я остался жив, сколько по той причине, что теперь все знали, где я жил. Ещё бы, такая реклама заведению!
Агнесса с сияющими глазами рассказывала, что, в соответствии с нашей договорённостью, она всем рассказывала обо мне и моих привычках, беря за информацию неплохие деньги. Я её понимал, внезапно оказаться в середине дворцовых сплетен было для её бизнеса очень полезно.
Столица оказалась настолько маленькой, что уже через полчаса после окончания дуэлей и моего падения под ноги дочери казначея та часть придворных, что не присутствовала на поединках, узнала и о моих подвигах, и о споре. На моё несчастье, двор был сильно взбудоражен произошедшим, за всю историю правящей династии у одного человека не было столько вызовов сразу, я даже переплюнул дедушку короля, который был известным забиякой и, в отличие от своих предков и потомков, всегда собственноручно разбирался с задевшими его честь. От его тяжёлой руки умер не один десяток непокорных дворян, но всё же даже он имел рекорд в пять поединков за день.
Мои тяжёлые мысли не мог развеять никто: ни Агнесса, которая всё чаще делала мне недвусмысленные намёки о своей доступности, ни довольный нубиец, которому перепал кусочек моей славы и у него не было отбоя от девушек, ни кипы надушенных писем, которыми были завалены мои кровать и стол. Своей цели я добился, человека популярнее на этой неделе в столице не было. Агнесса только подогревала всеобщий интерес, распространяя обо мне небылицы, которые я сам же ей и рассказывал. На эпитеты о себе, любимом, я не поскупился, и Казанова с Гитлером не раз бы перевернулись в гробах, доведись им услышать мои сочинения.
