через Москву присваивается. Три месяца бумажки могут ходить. В органах к оружию люди только в погонах допускаются. Это так, чтобы ты знал на будущее.
— Спасибо, товарищ майор. нНе знал, — улыбнулся я. — Теперь на всю жизнь запомню.
— И вот, что… Раз ты в команде, сходи на беседу к замполиту. Без его ведома такие дела не решаются. Я с ним уже переговорил насчет тебя. Но ты обязательно покажись. Мужик он въедливый, если в обход пойдешь, припомнит тебе потом. Я твое личное дело ему уже унес.
— Такое внимание к простому слесарю? — удивился я.
— Вот именно, что с сегодняшнего дня не к простому. Ты приказом начальника включен в сборную. Будешь лицом нашего УВД на межведомственных соревнованиях, и соответствовать статусу должен. Так что иди к замполиту. Прямо сейчас.
Я еще раз “козырнул” с деланым усердием и вышел в коридор. Кабинет замполита располагался на первом этаже напротив выхода из здания. Дверь в его кабинет всегда была открыта. Говорят, он сам выбрал себе такое рабочее место, чтобы видеть, кто приходит и уходит. Не удивлюсь, если он еще и подмечает “когда”.
До этого я видел его только мельком.
— Разрешите? — я застыл на пороге.
Кабинет замполита выгодно отличался от остальных размерами и своеобразным “убранством” в коммунистическом стиле и даже напоминал Ленинскую комнату. На стенах вымпелы, в углу красное знамя на массивном древке. Портреты вождей смотрят куда-то вдаль.
Помещение непривычно светлое и даже дышится на удивление легко. Потому что окно открыто.
За аскетичным столом сидел возрастной мужчина в форме подполковника милиции. Лицо изрезано морщинами, глаза и волосы выцвели от возраста.
Он расположился у раскрытого окна и потягивал чай из граненного стакана в серебристом подстаканнике.
Подполковник, он же Трубников Степан Прохорович, молча кивнул мне и указал на стул напротив него.
— Петров Андрей Григорьевич, отдел криминалистики, — представился я и сел.
Странно. Из всех начальников в УВД, с кем пришлось мне столкнуться, этот единственный, кто предложил мне стул. Может уловка такая? Мягко стелет, да жестко спать.
— Я знаю, кто вы молодой человек, внимательно изучил ваше дело, — замполит не сводил с меня пытливых глаз с хитринкой и немного щурился, будто скрыто улыбался. — Расскажите, Андрей Григорьевич, как вы медаль получили?
Началось… Пуще КГБ-шника. Что всем далась эта медаль. Награда продвигать героя должна, а такое ощущение, что она меня компрометирует.
Пришлось рассказать замполиту очередную сказку про молодого и бдительного комсомольца. Он внимательно слушал. Достал беломорину и закурил, стряхивая в бронзовую пепельницу в виде ежа.
— Похвально, — кивнул Трубников, — такие люди нам нужны. Только я характеристики вашей не вижу в личном деле.
Подполковник перебирал сшитые листочки. Я привстал и заглянул сверху на письменный стол.
— Так вот же она, — ткнул я пальцем в неказистый листочек с синей печатью.
— Это со школы, а с фабрики нет. Судя по записям вашего трудового стажа, вы там учеником мастера отработали около двух месяцев. Этот документ нужно приложить. А пока я вас не могу допустить до участия в соревнованиях.
— Но ведь приказ уже подписан на меня?
— А что приказ? — хитро улыбнулся подполковник. — Одним приказом назначаем, другим снимаем. Сами понимаете, на области будете представителем нашего управления. А там не только МВД, но и смежные, так сказать, коллеги участвовать будут. Так что жду от вас характеристики с последнего места работы.
Вот дотошный. Кадровики меня пропустили, а этот заметил, что бумажки не хватает. Он мне все больше начинал напоминать КГБ-шника. Может, так оно и есть. Хотя вряд ли. Конторский бы в глаза не бросался, звездами подполковничьими бы не отсвечивал и на такой должности бы не сидел. Прикинулся бы мышью серогорбой и пристроился бы поближе к бумажкам нужным. В штаб, например.
А этот что? Чем занимается? Людям на мозг капает и идеологию продвигает, да палки в колеса ставит, кто по его единственно правильному мнению мордой моральному облику не соответствует.
— Понял вас, товарищ подполковник! Завтра же привезу характеристику.
Трубников демонстративно вскинул руку и посмотрел на командирские часы на запястье:
— А чего тянуть до завтра. До конца рабочего дня еще далеко. Дуй на фабрику прямо сейчас. Паутова я сам предупрежу.
О как. Что же он так к характеристике моей привязался? Что за срочность такая? Не к добру. Ну да ладно. Разберемся…
— Есть, — кивнул я. — Разрешите идти.
— Разрешаю, — замполит то ли улыбнулся, то ли ухмыльнулся напоследок.
Этого я так и не понял. Мутный тип. Но с таким лучше не ссориться. В прошлой жизни много я дров наломал. В этой хочется, чтобы по-другому все было.
Я вышел из кабинета и хотел было юркнуть на третий этаж, чтобы самолично предупредить Паутова о своей неожиданной “командировке”, но спиной поймал на себе взгляд Трубникова. Уверен, что он наблюдает за мной. Не стал его приказа ослушиваться и направился к выходу. По должности, он поболее Паутова будет.
Я вышел на улицу и побрел на остановку. По пути забежал в продуктовый универсам и купил пару шоколадок “Вдохновение” с невзрачной синей оберткой в антураже советского балета.
* * *
“Ключник” на фабричной проходной узнал меня сразу и пропустил без проблем. Уверен, он даже еще не понял, что я здесь уже не работаю.
Я хотел прямиком направиться к Зверевой. Характеристики строчить, это по ее части. Но немного поразмыслив, придумал более легкий план. Наверняка начальник кадров отправит мою просьбу о выдаче характеристики в долгий ящик. Скажет, приходите завтра, а лучше после праздников. Новогодних. А если я ей подсуну готовую характеристику, то ей просто останется ее подмахнуть и печать шлепнуть. Сам на себя я такое наклепать не могу, не принято было так делать, а вот комсорг может. Она отлично знала молодого комсомольца Петрова.
Главное, чтобы Зина меня не послала. Слился я как-то не по-людски. Будто бы сбежал. Но не буду же я ей рассказывать про наши с Гошей терки.
Вот и знакомый кабинет. Дверь чуть приоткрыта. Я хотел постучать, но изнутри донеслись оживленные голоса. Разговаривали двое. Зина и парень какой-то. Я заглянул внутрь. Статный “сталевар”, будто только что сошедший с советского плаката “Даешь больше чугуна и стали!” вальяжно присел своей могучей тушкой на край Зининого стола. Столешня чуть прогнулась, будто “сталевар” сам из чугуна.
Его довольная морда улыбалась во всю ширь белых, как школьный мел зубов и напоминала мину чеширского кота, вожделеющего сметану. Только вместо сметаны была комсорг. Он о чем-то шутил и смеялся.
Зина тоже цвела и пахла, и щебетала что-то в ответ. Маску строгого комсорга, видно, сегодня дома забыла. Я
