— Мы из него сделали ублюдка, чья мать согрешила! — Геринг заржал, совершенно не стесняясь. Гордость прямо его распирала. — Тем более что быть родовитым ублюдком намного лучше, чем иметь родного отца-еврея!
— Ага, — машинально согласился Андрей, зная пещерную ненависть нацистов к евреям, понять которую он просто не мог. Уничтожать детей в газовых камерах и гордиться этим?! Нет и еще раз нет! Нужно что-то сделать, но как?! И неожиданно его осенило.
— Скажите, фельдмаршал, что дороже — капля благородной немецкой крови или ведро черной еврейской? — вкрадчиво спросил Андрей, видя, что лицо толстяка несколько вытянулось. Всем своим видом тот давал понять, что принимает вопрос чисто риторическим, на который не требуется ответа. — Так почему солдат, бабка которого была еврейкой, награжденный в ту войну Железным крестом, проявивший храбрость при защите рейха, считается евреем?!
— Так он же на четверть еврей! — быстро ответил Геринг и недоуменно посмотрел.
— Так вы хотите сказать, что четвертушка гнилой крови способна задавить втрое большее количество благородной германской крови?! Так ведь?!! Что три наших славных летчика люфтваффе не стоят одного пилота-еврея английской авиации?!!
— Нет, мой фюрер! Конечно, нет! — возопил Геринг, за одну секунду посерев лицом.
Глаза толстяка вылезли из орбит, лоб собрался морщинами — умозаключение Гитлера его шокировало, ведь о таком повороте он раньше просто не задумывался. И Андрей, уловив это, решил еще больше надавить, он уже понял, как правильно нужно его «грузить».
— Мы несколько поспешно приняли расовые законы, мой друг! Тот, в ком есть германская кровь, не может быть поляком, французом или евреем по определению, если в нем бьется наш дух и сердце. Он немец, и точка! Неужто наша кровь проиграет схватку чужой, что даже не кровь, а так, жидкость?! — теперь уже завопил и сам Андрей, чувствуя, что внутри «очухался» настоящий Гитлер. — Мы немцы, фельдмаршал, если в нас течет хоть капля крови и горит ледяное пламя нордического духа! А потому на ваше люфтваффе ляжет нелегкое бремя показать всем, что такое настоящая германская кровь! И вы примете всех новых немцев, Геринг, что стали «евреями» по глупости и преступному недомыслию Гиммлера!
Фекан
Удача явно была на стороне немцев — не успел Люк произнести команду «огонь», как над портом появилась целая эскадрилья бомбардировщиков люфтваффе, направлявшаяся, по всей видимости, в Англию. Они пролетели над портом, но тут один самолет сбросил три бомбы. Или по ошибке, или захотел попасть в эсминцы — ответа Люк не знал, зато возрадовался, когда увидел взметнувшиеся в небо водяные столбы — наглядное подтверждение его нахальства и блефа.
— Огонь! — прокричал капитан, терять такой удобный момент он не хотел.
И тут же не очень эффективный, но интенсивный и эффектный град обрушился на намеченные заранее цели точно салют. Можно было любоваться этим фейерверком синих, красных и желтых трассеров, дополненных выпущенными сигнальными ракетами.
Эсминцы, как только узрели бомбардировщики в небе, тут же прервали погрузку и стали уходить прочь из гавани, быстро набирая ход. Немецкие зенитки уже перенесли огонь на них, а это добавило кораблям резвости.
Тем более когда один из снарядов поразил концевой эсминец, за которым тут же потянулся дымный след. Правда, и ответный огонь британцев нанес немцам потери, хотя намного меньше, чем рассчитывал капитан, но больше, чем он желал в глубине души.
В этот момент в лазурном небе появились два британских бомбардировщика «Веллингтон», попытавшиеся атаковать позиции зенитчиков. Лучше бы они этого не делали — расчеты тут же вспомнили свою основную специальность. Длинные хоботы орудий тут же задрались и первым же залпом поразили тихий, еле ползущий в синеве бомбовоз.
Экипажу повезло, в небе вскоре расцвели белые круги парашютов и медленно поплыли к земле. Второй «Веллингтон», посмотрев на печальную участь товарища, от атаки отказался и под громкий смех зенитчиков, с ликованием отмечавших победу, растаял точкой вдали, устремившись к родным берегам не столь далекой отсюда Англии.
— Над городской ратушей французы подняли белый флаг! Это капитуляция, герр гауптман!
— Прекратить огонь! — немедленно приказал Люк, гордясь в душе одержанной победой, но сохраняя на лице маску полного спокойствия, и подозвал к себе лейтенанта Кардорфа, у которого уже был опыт переговоров с местной городской властью. — Мы с вами вдвоем сейчас поедем в город и примем сдачу в плен остатков гарнизона. Надеюсь, британцы вывезли на своих эсминцах меньшую часть и тем оставили нам больше славы!
Глава шестая
«ХВАТИТ С НИХ И ЭТОГО»
«Фельзеннест»
— В Париж не вступать ни в коем случае! Ни дивизией, ни батальоном, ни взводом! Это мой категорический приказ, Манштейн. Он доведен до командования ОКХ?
— Да, мой фюрер! Генерал-оберст Браухич уже отдал все нужные распоряжения. Город будет обойден с запада и востока и останется «открытым», пока французское правительство, эвакуированное в Бордо, не заключит с нами перемирие.
— Это хорошо, Манштейн, — Андрей прошелся по кабинету и с тоской во взоре посмотрел на заветный шкафчик.
Вот попался так попался — раньше т о т Гитлер выпивал полдюжины рюмок ликера за год, а теперь он поймал на себе недоуменные взгляды камердинера и адъютантов, когда за неделю выхлестнул бутылку.
У, немец-перец-колбаса, на носу сидит оса! Чуть ли не алкоголиком своего любимого фюрера посчитали, когда тот ухитрился за цельную неделю початую бутылочку высосать. Не знают они русской души, ох не знают! Пока не знают!
Да в общаге пол-литра водочки, да под кильку в томатном соусе и плавленый сырок с горбушкой черствого ржаного хлебушка за раз единый шла! И ничего — все как огурчики были, малосольные, хрустящие, с чесночком и смородиновым листком. Вот под них бы еще бутылочка прошла бы лихо, соколиком, и не поплохело бы. Бутылочка, не «мерзавчик» пакостный, а добрые ноль-семь, и не «андроповки» вонючей, а «Столичной», а еще лучше бы «Посольской»…
От вожделения Андрея передернуло — он искренне и обоснованно считал, что полностью не пьют лишь два типа людей — либо хворые, либо подлюки, что «стучат» как дятлы. А эти тевтоны бутылку шнапса впятером одолеют и считают это великим пьянством. Ох, и души червивые, неразумные! В общаге они один раз бутылку спирта тевтонского раздобыли и разбавили его на треть, а не вдвое больше, как того приложенная инструкция требовала. Немецкую мову он тогда не ведал, но грамотный в этой речи приятель перевел — пить, не разбавляя, есть смертельная опасность, что вызвало дружный смех у собравшихся за столом голодных студиозусов.
