– Ваша милость, – робко заметил Евдокимов. – Но ведь их отступает изрядное количество. Бой в городе неизвестно чем закончится.
– Сейчас они испуганы и деморализованы. И не способны сражаться. Если мы дадим им время на приведение себя в порядок, то снова будет бой. Или того хуже – они малыми отрядами разбредутся по степи и станут нам гадить. Нет, этого допустить нельзя. Вы с нами? – поинтересовался герцог у представителя хань.
– Конечно, – с почтением кивнул тот.
– Генерал, трубите атаку.
– Есть! – козырнул тот и передал приказ дальше по этапам…
Император Канси стоял в небольшом неприметном домике на краю города и каким-то стеклянным взглядом смотрел на поражение. Дымы. Трупы. Бегущие солдаты его армии… и вышедшие цепи русских, идущие следом. Жидкий треск выстрелов. Время от времени кто-то в цепи наносил удар милосердия раненому противнику. Ибо все понимали – оказывать тому медицинскую помощь некому и некогда. А значит, умрет. Почти наверняка умрет, только в мучениях от заражения или просто от потери крови.
– Демоны… – тихо произнес Император. – Они не люди, а какие-то демоны…
– Отец…
– Мы проиграли.
– Но мы можем отступить и…
– Чтобы бесславно погибнуть в степи, убегая от них? – горько усмехнулся Император. – Пришло наше время.
– Отец… но…
– Ты хочешь продолжить борьбу. Но с кем? За это лето мы потеряли почти всех своих воинов. В кочевьях только дети, старики да женщины. Им нужно вернуть хоть немного мужчин. Хотя бы тех, что пережили эту бойню. Пойми, сын, речь не о том, победим мы или проиграем. Нет. Мы уже проиграли. После этого чудовищного поражения мы еще очень долго оправиться не сможем. Если вообще когда-нибудь сможем. Речь идет о том, какова станет плата за разгром… Погибнем только мы с тобой или заберем с собой еще и наш народ. Ты понимаешь, сын?
– Да… отец… – совершенно подавленно ответил сын Иньти – лучший военачальник Императора Канси.
11 апреля 1709 года. Москва
Война на востоке закончилась. И для России наступило перемирие. Нет. Не мир. До него еще было далеко. Но несколько лет покоя появились. Как раз столько, чтобы привести себя в порядок и встретить новую опасность лицом к лицу.
Меньшиков вошел в небольшой зал с тихой камерной обстановкой. Новая полевая форма, три года как утвержденная, сидит безукоризненно, радуя густым миртовым цветом[74] и латунными пуговицами. Сапоги блестят. Да и вообще – орел. Хоть портрет пиши. А в помещении его ждут. Ну – те, кого Государь пригласил для беседы: журналисты и несколько придворных литераторов.
С ними вообще здорово было все придумано – к каждому отряду крупнее роты была приписана группа из журналиста, ведущего записи о событиях, и фотографа, стремящегося запечатлеть их на фотокарточках. А уж с дивизией и шхунами герцога шли вообще целые делегации. Даже умельцы с этими странными приспособлениями, что снимают длинные ленты фото…[75] Непонятно только, для чего.
Фотография. Двадцать лет назад о ней никто и слыхом не слыхивал. Довольствуясь лишь картинами, причем далеко не всегда сносными. Чтобы ты вышел узнаваемым – требовалась либо большая удача, либо еще большие деньги. Ведь шарлатанов криворуких было в избытке, а умеющих хорошо рисовать – по пальцам перечесть. Да и долго это. А сейчас в одной только Москве уже шесть публичных фотомастерских плюс одна государева. По всей России же их можно смело три десятка насчитать, ежели не учитывать потихоньку плодящихся энтузиастов. И их количество стремительно стало увеличиваться сразу после начала выпуска простого в использовании и дешевого фотографического аппаратика, который как две капли воды был похож на знаменитый Kodak Brownie 1900 года. Простой и дешевый. Так что теперь очень многим была по карману подобная «игрушка», стремительно увеличивая клуб фотографов.
Но это чудо было бы не так эффектно, если бы к его внедрению Петр не смог создать целую индустрию из семи ежеквартальных и двух ежегодных журналов, не считая расплодившегося сонма газет. Каждый город с подачи Государя держал пусть плохонькую, но газетенку, даже если все материалы умещались на одном листе, выходившем не чаще раза в месяц.
О да! Это был прорыв. Новый гражданский шрифт в этих изданиях, наряду с новыми гражданскими правилами русского языка, наряду с низкой стоимостью стали стремительно завоевывать аудиторию. В условиях низкой информационной насыщенности это было прорывом. А потом, когда Петр решил помещать в ежегодных изданиях еще и иллюстрации, часть из которых являлись фотографиями, так и вообще – получился натуральный бум. Каждый купец или дворянин, что имел на то средства, стремился выписывать или покупать.
Но и это еще не все. К 1709 году российские журналы довольно бойко выписывались состоятельными людьми буквально всей Европы. Даже Святой престол и тот уделял им внимание. Слишком уж они были хороши и интересны. Да еще с иллюстрациями толковыми (гравюрами) и фотографиями, что вообще по тем временам было чудом. Впрочем, содержание под стать. Какие только вопросы не поднимались в них. И политические, и социальные, и экономические, и промышленные, и научные, и прочие. Да как интересно, толково, без эмоций. Жаль только, что единственным языком, на котором ежеквартальные и ежегодные журналы в России издавались, был исключительно русским, так что приходилось учить. Но на эту тему мало кто горевал. Информация того стоила. Да и Петр свои дивиденды получал, не только подминая потихоньку информационное поле под себя, но и получая все больше и больше сторонников среди образованной элиты Европы. Что дорогого стоило.
Поэтому Петр в этом направлении особенно плотно работал. Деньги и информация – вот лучшие войска настоящего политика, способные не только города брать, но державы на колени ставить. Так что, когда Александр Данилович вошел в зал для пресс-конференций, как называл их Государь, то не удивился его заполнению. Пустовало только его место. Да царево. Все остальные были уже в сборе и с нетерпением ждали начала.
– …после того как ударил гонг, – продолжал Меньшиков свое повествование, – Владимир Петрович провел задуманный ритуал. Сначала Император Канси торжественно произнес формулу отречения от престола в пользу Чжу Юаня. Даже поклонился тому, передавая атрибуты Императорской власти. А потом…
– А как же все солдаты, построенные на площади, слышали его слова? – поинтересовалась Анна Росс. – Ты ведь говорил, что она большая.
– Рупоры. Владимир Петрович использовал рупоры и голосистых солдат, что стояли вдоль всего периметра на стенах и по отмашке флажком выкрикивали заранее записанные им тексты. Фрагментами. Сначала на русском, потом на местном диалекте китайского, потом на маньчжурском. После чего действо на трибуне продолжалось. Несколько движений. Пара фраз, и вновь оживали рупоры.
