На тридцать второй день в воздух поднялся второй аэростат, обеспечив круглосуточное наблюдение за полем боя. И отойти войскам тайно больше не представлялось возможным.
А потом наступил тридцать пятый день осады. Знаменательный прежде всего тем, что Владимир приказал увеличить интервал выстрелов с пяти до десяти минут. Еще через три дня – до пятнадцати. А на сороковой – так и вообще до получаса. Дескать, снарядов стало совсем мало…
Конечно, Император прекрасно понимал, что малые калибры в обстреле совсем не участвовали. Но ждать больше он не мог. Метким огнем оказались уничтожены почти все склады с продовольствием. Полегла значительная часть лошадей. Так что промедление становилось смерти подобно. Кто знает, какие силы собрали повстанцы и куда их направили. Ведь ничто не мешало им прийти на помощь русским, и тогда… тогда этот город вполне мог стать могилой для него и его людей. Поэтому на рассвете сорок первого дня осады маньчжуры стали выходить на окраину города и строиться для атаки.
– Ваша милость! – разбудил Владимира Меньшиков. – Сработало! Сработало!
– Что сработало? – удивленно моргая спросонок, поинтересовался герцог.
– Маньчжуры строятся для атаки…
Спустя уже несколько минут Владимир стоял на бруствере редута и с интересом рассматривал противников в зрительную трубу.
– Как их много…
– Несмотря на постоянные обстрелы, урон в живой силе невелик, – констатировал Евдокимов. – Осколки плохо разлетаются в городе. Дома мешают.
– Эх… сюда бы «нарциссы»…
– Что?
– Да новые пушки для больших линейных кораблей или, как отец их называет, броненосцев. Калибр сто пятьдесят миллиметров против ста. А снаряд по сорок килограмм против четырнадцати. Эти крошки вряд ли бы смущались теми хлипкими домиками.
Все промолчали… потому что и от «орхидей» взрывы казались чудовищными…
Но вот маньчжуры двинулись в атаку.
И сразу же была дана отмашка, по которой минометы типа «кедр» и «пихта» обрушили на них град стальных мин на пределе скорострельности. А всего спустя каких-то пару минут к ним присоединились «орхидеи». Конечно, можно было начать стрелять и раньше, не давая строиться, но тогда бы и атаки не получилось. Но оно было совсем ни к чему.
Маньчжуры понимали, что «это есть их последний и решительный бой». Битва за гегемонию в регионе. И если они ее проиграют, то канут в вечность, уступив русским свою роль и земли. Свое будущее. Император Канси все эти дни руководил напряженной идеологической работой и накрутил бедолаг до такой степени, что они хотели только одного – убить или погибнуть с честью. Страх, ужас, ненависть – все перемешалось в этих людях, которым день за днем твердили, что русские, идущие за передовыми отрядами, уже обратили их родичей в рабов и торгуют ими в далеких западных странах. Жены и дочери поставляются в солдатские бордели. Стариков забивают, как скот. А тучные стада коров и овец отгоняют на свои пастбища. Ну и так далее. В общем – хуже русских нет никого. Они для этих бедолаг стали самим олицетворением демонов на бренной земле. Причем не просто на словах подобные вещи освещали. Отнюдь. По войскам возили несколько «пострадавших» стариков, которые чудом прорвались в Шэньян и с упоением рассказывали о зверствах русских в оставленных маньчжурами кочевьях и селениях.
И бойцы, накрученные этими идеями, шли в атаку, стараясь конвертировать свой страх от близких взрывов в злость и ненависть. Каждый выстрел, каждый взрыв накаляли их ярость все сильнее и сильнее, стремясь довести до экзальтации, абсурда, безумия…
А русские с каждым их шагом увеличивали плотность огня. Привезенные с кораблей картечницы усилили и без того немалое их количество в пехоте. Сводные корабельные команды, вооруженные карабинами, наравне с егерями и пехотинцами на пределе своих возможностей стреляли в наступающего противника. Поэтому в четырехстах метрах от позиций маньчжуры словно напоролись на какую-то невидимую стену из жужжащих и свистящих пуль. Призрачный барьер, вынимающий души из живых существ, приближающихся к нему. Шутка ли – больше пятидесяти картечниц били во фронт по густым пехотным порядкам. А им в поддержку звучал жуткий треск почти пятнадцати тысяч карабинов.
Представители ханьского командования, находившиеся в ставке русских войск, смотрели на все это с бледными как полотно лицами и какими-то совершенно выпученными глазами. В те редкие моменты, когда Владимир поглядывал на них, ему даже казалось, что они вот-вот уронят на землю свои зрительные органы. Но главное – тишина. После начала наступления они не проронили ни звука, словно онемели.
Маньчжуры же, несмотря на натуральную мясорубку, продолжали упорно переть вперед.
Вот они преодолели отметку триста метров. Вот – двести. Вот уже совсем приблизились к сотне. Казалось, что еще немного, и они ворвутся на позиции русских и отомстят за все. Но в этот момент Владимир кивнул главному инженерному офицеру, и тут случилось то, чего никто не ожидал. Оказалось, что фортификационные работы перед лагерем имели своей задачей не только «нарыть канавок», дабы затруднить продвижение противника. Нет. Это как раз было факультативом. Главной задачей являлось минирование подходов. Достаточно глубоко заложенные фугасы, дабы их взрывы мин не могли достать, ухнули от электродетонаторов так, что даже русские солдаты попадали на землю, укрываясь от летящих в них кусков земли, камней и прочего.
А для маньчжуров это стало последней каплей. Соломинкой, переломившей хребет верблюду. Ну… крепкой такой соломинкой. В два обхвата. Ведь у любого мужества, даже совершенно безумного, есть свой предел. И они дрогнули. Те, что оказались между позициями русских и рвом, бросились в эту канаву, стараясь укрыться от губительного стрелкового огня. И гибли там от разрывов минометных мин. А те, что оказались дальше, развернулись и побежали обратно в город. Получая вдогонку «подарки» от стомиллиметровых минометов и пушек. Награждающих их частыми и чудовищными взрывами.
– Ну что, друзья… – улыбнувшись, произнес Владимир, – пожалуй, теперь можно и в город входить.
– Ваша милость, – робко заметил Евдокимов. – Но ведь их отступает изрядное количество. Бой в городе неизвестно чем закончится.
– Сейчас они испуганы и деморализованы. И не способны сражаться. Если мы дадим им время на приведение себя в порядок, то снова будет бой. Или того хуже – они малыми отрядами разбредутся по степи и станут нам гадить. Нет, этого допустить нельзя. Вы с нами? – поинтересовался герцог у представителя хань.
