перекосов, возникавших при изменении полета, то ли просто от небрежной работы сборщиков аппарата несколько гвоздей вылезли из своих отверстий, и две перекладины держались буквально на честном слове. Я честного слова не давал, мелькнуло в голове Артема (отец бы точно посмеялся), в то время как он торопливо отдирал рейки от стоек. В образовавшуюся дыру были видны металлические тросики — тяги управления паровой машиной. До одного еще можно дотянуться рукой, до трех других — вряд ли, а вот рейкой — вполне удастся!
Аэроплан приближался к полосе. Еще несколько секунд, и колеса коснутся земли. Артем ударил концом рейки сразу по двум тягам. Ровный стрекот оборвался, в следующее мгновение из-под кожуха двигателя с сильным хлопком вырвалось пламя, и аппарат затрясло. Артем ударил еще по одной тяге. Аэроплан накренился на правое крыло; оно зацепилось за землю, всю конструкцию резко развернуло, одновременно переворачивая, что-то трещало, рассыпалось, Артема швырнуло на горящий движок, он налетел головой на что-то твердое и потерял сознание.
Очнулся поручик на походной койке. Несколько секунд смотрел на мутно-серое брезентовое небо, не понимая, где находится. Потом на этом «небе», словно облако наплывом, появилось чье-то лицо, приблизилось, становясь четче. Незнакомое.
Артем постарался глубоко вздохнуть, в груди что-то заскрипело, надавило болью.
– Что со мной? — Хотел спросить в полный голос, получилось — шепотом. — Где я? Где мистер Хэнсон?
– Все о’кей, сэр. — Наклонившееся лицо расплылось в улыбке. — Вы в полковом лазарете. Хэнсон в своей палатке. Герои не умирают.
– Какие, к дьяволу, герои! — просипел Артем.
– Ну как же, сэр! Мистер Хэнсон и вы. Мы даже с земли видели, как вы пытались спасти аэроплан. Да, тут к вам целая депутация из штаба армии. Она как раз подоспела с инспекцией. Есть даже журналисты из Вашингтона и Нью-Йорка.
– Я не хочу никакой депутации…
– Мы уже здесь, мистер Зденкс. — У койки Артема образовалась группа военных. — Мы просто хотим пожать вашу руку.
Полковник, два майора, капитан называли себя, пожимали вялую руку пострадавшего и тут же отходили в сторону, разговаривая там о чем-то своем. Артем никак не реагировал на эти пожатия, не вглядываясь в расплывчатые лица, воспринимая их присутствие как обязательную медицинскую процедуру, вроде глотания горьких таблеток или микстуры.
И вдруг его зрение мгновенно обострилось — к нему наклонилась яркая брюнетка в военном кепи. Миловидное и в то же время хищное лицо, яркие синие глаза; тонкие пальцы крепко сжали его неожиданно одеревеневшую ладонь.
– Джейн Казно, военный корреспондент от журнала «Democratic Review» и газеты «New York Weekly Sun», — представилась она.
Первую половину фразы журналистка произнесла певуче, почти нежно, глядя в глаза Артема, но внезапно рука ее отдернулась, взгляд обострился, последние слова затвердели, и поручик понял: узнала, стерва, теперь — все!
…И вот он сидит, привязанный к стулу, полуобнаженный и перебинтованный. Его допрашивали битый час — полковник Кобб и молодой подтянутый капитан — о разных военных секретах Русама и Орегона. Артем даже не вникал в суть вопросов — просто молчал, думая о том, что выражение «битый час» может быть буквальным. Весь этот час его била Джейн Казно, видимо, мстила за то давнее унижение. Хлестала гибким ивовым прутом. Наотмашь, с остервенением таким, что полковник Кобб морщился, морщился и в конце концов приказал:
– Прекратите, мисс! Это вам не раб на сахарной плантации, а русский офицер-разведчик.
– Он — шпион, а не разведчик! Грязный шпион! Они тут давно разгуливают, как у себя дома, в дикой России! А к этому — у меня личные счеты! — кричала журналистка, сопровождая каждую фразу свистом прута. Кровь брызгала на нее после каждого удара, но она словно сошла с ума — ничего не замечала.
– Я сказал: прекратить! — рявкнул полковник, вырывая у нее окровавленную розгу. — Он молчит, а мужество надо уважать! Пойдемте лучше обедать… а он пусть отдохнет, расстрелять всегда успеем. Капитан, усильте внешнюю охрану. Русский наверняка не один, сообщники могут прийти на выручку.
Капитан вышел из палатки. Кобб и Казно направились следом, продолжая разговор.
– Сколько же надо сообщников, чтобы напасть на целый полк? — удивилась Джейн. — Они же не самоубийцы!
– У русских есть поговорка: «Сам умирай, а товарища выручай». У них так принято.
– Откуда вы это знаете, полковник?
– Я двадцать лет в армии США, мисс Джейн, и все годы — в стычках с русскими волонтерами… Это они себя называют волонтерами, а на самом деле — это специально обученные русские рейнджеры… — Полковник вдруг остановился. — О-о, простите, мисс, но вам следует переодеться: вы вся в крови.
Журналистка глянула на платье, заляпанное бурыми и красными пятнами, и побледнела:
– Боже, как я неосторожна! Этот русский мальчишка и тут мне напакостил!
– А что вас с ним связывает?
– Давняя история… Прошу меня извинить, полковник, я, и верно, схожу переоденусь. Встретимся за обедом.
Журналистка спешным шагом, почти бегом, направилась в конец лагеря, где были поставлены гостевые палатки.
Полковник потянулся, расправляя плечи, осмотрелся. Солнечный полдень, лето еще только на подходе, а жара уже начала общее наступление — захватила цветущую прерию, накрыла ее колеблющимися волнами перегретого воздуха — вон даже контуры строгого ряда серых палаток расплываются и кажутся деталями миража.
Лагерь был занят обычной жизнью: звонко стучал молот о наковальню в походной кузнице, ржали лошади в загоне, сновали солдаты, кучка офицеров неподалеку от полковника вдруг дружно засмеялась — наверное, над анекдотом: недаром в центре группы возвышался записной остряк Билли Кеннеди…
Кобб оглянулся на свою палатку — у входа стояли на часах два кавалериста в полном снаряжении с карабинами, положенными на сгиб левой руки. Лица их блестели от пота, на кончиках носа и подбородках висели капли. Бедняги, подумал полковник, махнул им рукой:
– Вольно, парни, расслабьтесь, — и пошел вдоль строя палаток, направляясь в офицерское «стойло», diningstall, на обед.
Артем очнулся от забытья, в которое впал сразу после истязаний, ощутив, как резко ослабли и опали путы, притягивавшие его израненное тело к спинке походного стула. Открыв, скорее разлепив, глаза, он обнаружил склонившегося над его связанными ногами Быстроногого Карибу. Блеснул нож, и Артем непроизвольно вытянул освобожденные ноги: Господи, как невыразимо приятно!
– Ты один? — шепотом спросил он индейца.
Тот показал два пальца и добавил, тоже шепотом:
– Одинокий Волк. Ждет за палаткой. Нас послал Хитрый Следопыт.
Артем не стал спрашивать, почему боевые товарищи явились среди бела дня, когда, казалось бы, все на виду. Ночью охрана обычно усиливается, а днем часовые невольно расслабляются, их бдительность ослабевает. Тем более в такую жару.
Быстроногий Карибу передал Артему
