Ознакомительная версия.
Повернувшись, я вышел из помещения, но не успел ещё дойти до выхода из здания, как в кабинет Бедина начали сбегаться НКВДешники.
Подойдя к автобусу, я первым делом спросил у Шерхана:
— Наиль, у тебя осталась путёвка, которую тебе выписывали в штабе?
Старший сержант кивнул и достал из кармана гимнастёрки сложенный вдвое листок бумаги с печатью 7-го ПТАБРа. Я забрал у него этот документ, развернул, достал красный карандаш из планшетки и, кое-как пристроив листок на капоте автобуса, написал: — Подтверждаю, что водитель автобуса Ежи Топеха выполняет задание командования Красной армии на вывоз интернированных польских граждан из зоны боевых действий. Подписав этот, легко сочинённый документ, я протянул листок Ежи, после чего сказал:
— Шляхтич, я договорился, всех интернированных сейчас отпустят. Можешь забирать своего брата, да и других поляков, кому нужно в Белосток и уезжать. Оружие, которое я оставляю в автобусе, тебе лучше куда-нибудь спрятать, от греха подальше. На него я тебе бумаги дать не могу.
— Дзенькую, пан полковник, вы настоящий русский солдат, благородный и великодушный. Совсем, такой как те, про которых рассказывала моя бабушка.
— Ладно, Ежи, хватит рассыпать бисер, ничего особенного для поляков я не делаю. Теперь интернированным придётся самим думать, как спастись от надвигающегося немецкого катка. Да и ещё, шляхтич, больше тебе с нами ездить не надо, я с ребятами до бригады доберусь на транспорте Гушосдора. Давай прощаться. Знай, я тебе очень благодарен за всё. Когда нужно, можешь обращаться ко мне в любой час дня или ночи. Что смогу, всё сделаю для тебя. Прощай, солдат!
Обняв и похлопав по плечу бывшего нашего водителя, я повернулся к своим ребятам. Сначала объяснил порядок наших дальнейших действий. Потом вместе с Шерханом направился искать знакомого сержанта госбезопасности. Через него я хотел договориться, чтобы нас хоть чем-то покормили. Ещё со вчерашнего вечера, кроме трофейных галет и шоколада, я ничего не ел. Было не до этого, голова была забита совершенно другим. Если бы не Шерхан, который попотрошил немного немецкий грузовой контейнер, то и этими продуктами я бы не догадался разжиться. Весь контейнер целиком достался бы авиадивизии.
Не успел я договориться с сержантом о кормёжке, как интернированные начали строиться. Пришлось с обедом пока подождать. Я подошёл к Бедину, который уже стоял перед рядами поляков. После его вступительной речи, мои слова могли показаться идеалом краткости. Я просто сказал, что Советское правительство, руководствуясь идеалами гуманизма, решило освободить интернированных лиц. Что организация эвакуации чревата большими человеческими жертвами, а советский народ не хочет напрасных жертв польского народа. В рядах поляков начался гул, и я приказал им разойтись по своим баракам, добавив к этому, что митинговать и выходить из своих помещений интернированные могут только после того, как советские военнослужащие уедут. Переводил мою речь Ежи Топеха, его же я назначил ответственным за расформирование лагеря.
Пока мы обедали и отдыхали, всё вокруг стало напоминать муравейник. Гушосдоровцы спешно собирались. В 17–55 колонна Гушосдора тронулась в путь, оставив позади себя весело мечущийся огонь над бывшим административным зданием. Ехали мы просёлочными дорогами, которые часто ныряли прямиком в лес. Может быть поэтому, авиация немцев ни разу нас не побеспокоила, и в 18–43 мы въехали в расположение бригады. Вернее не всей бригады, а только её штаба — 171 автотранспортного батальона и разведывательно-диверсионной роты Курочкина.
По сравнению с теми местами, где я сегодня побывал, в расположении бригады царили, хоть и напряжённые, но спокойствие и тишина. Никто не бродил с выпученными глазами, не зная, за что ему хвататься. Никто не суетился в отчаянье от того, что командира бригады в такое время не оказалось на месте. Часовые исправно несли службу, все объекты были укрыты маскировочными сетями, праздно шатающихся, а тем более судорожно пытающихся скрыться от пролетающих невдалеке немецких самолётов, не было. Одним словом, чувствовалась железная рука дисциплины и суровая выучка моих бойцов. Не зря младшие и средние командиры бригады, предыдущие два месяца практически не спали, бесконечно тренируя своих подчинённых. Зато теперь, даже штабной писарь, или ездовой знал, что ему делать. Увиденная картина, вызвала чувство гордости за бригаду, ну и, естественно, весьма подняла мою самооценку. Пока Гушосдоровцы разгружались, я, вызвав своего особиста, поспешил обрадовать его прибывшим пополнением, и незамедлительно поставил задачу об использовании этих людей. Размахнулся я, как обычно, широко, приказав организовать три заградотряда, с намерением перекрыть с их помощью шоссе в районе Волковыска, Слонима и Барановичей. Задача была простая — собирать отступающих вне своих частей красноармейцев и направлять их на сборный пункт, который организует Курочкин. При этом паникёров, людей вызывающих подозрение и явных трусов расстреливать на месте. На формирование этих заградотрядов я выделил прибывших со мной НКВДистов, стрелковый взвод и три броневика из роты Курочкина. Самому лейтенанту Курочкину, находившемуся рядом с первой минуты моего появления в бригаде, я приказал заняться формированием батальона из прибывающих красноармейцев и младших командиров.
— Неужели положение настолько плохо, — удивился Ряба, — не может же в первый день немецкого наступления рассыпаться столько наших частей?
— Дай-то Бог, чтобы командиры сохранили управление своими подразделениями так, чтобы они могли выполнять намеченные ранее задачи. Но, судя по данным аэрофотосьёмок, наша оборона начинает расползаться по всем швам. Паника уже сейчас начинает завладевать душами красноармейцев и тыловых партийных функционеров. У страха глаза велики — буквально ни на чём начинают дико психовать и нервно дёргаться в разные стороны. Представляешь, Ряба, когда мы ехали в бригаду, в одном из сёл — милиция, местная власть и даже находившиеся там военные были в жуткой панике. Все в один голос утверждали, что немцы высадили десант с дирижаблей. Пришлось проверить эту информацию — доехать на броневиках до того места. И что? Да, хрен с горы, а не десант! Оказалось, просто скопление необычной формы облаков над полем. Так что, лейтенант, боюсь, что растерянных, потерявших голову красноармейцев у тебя может набраться больше, чем на один батальон. Времени, чтобы их обучать, уже нет. Поэтому, только железной рукой можно привести в чувство этих полностью растерянных, потерявших свои части людей. Каждого прибывшего красноармейца, в первую очередь, пропускай через настильный пулемётный огонь. Пусть проползёт метров сто под огнём "максима" — это кому угодно здорово прочистит мозги. Если паника забралась очень глубоко, и это заставит его подскочить под этим огнём, что же, пусть лучше погибнет на тренировке, чем своими паникёрскими миазмами будет отравлять атмосферу во время настоящего боя. После этого теста, пускай твои младшие командиры часа четыре подрючат этого горе-красноармейца по полной программе. Ну а потом уже можно распределять этих красноармейцев по взводам. Младших командиров не хватает, поэтому, назначь своих лучших бойцов командирами отделений, а может быть, даже и взводов. Взводные станут ротными, ну а ты, естественно, будешь командиром батальона.
Ознакомительная версия.
