— Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.
— Я устав хорошо знаю, товарищ батальонный комиссар, — ответил Костяев. Только в нашем случае такая атака приведет к неоправданным потерям и невыполнению боевого задания.
— Войны без потерь не бывает! — воскликнул Рафаевич. — Пора бы это осознать за год. Если бы мы это понимали сразу, то не отступили бы до Москвы.
— Кхм… — кашлянул кто-то. За спиной комиссара разведчик Гырдымов выразительно постучал себе по лбу пальцем.
— Товарищ комиссар, может быть, перейдем к делу? — попытался успокоить Рафаевича Костяев.
— А выполнение приказа — это и есть самое главное дело!
— Это… — пробасил Коган. — Может, мы разведкой вперед пойдем? С партизаном?
— Боец Богатырев уже не партизан. С сегодняшнего дня зачислен бойцом.
Кирьян Васильевич смущенно кашлянул.
А комиссар побагровел:
— Это что такое? Что за бирюльки неуставные? — почти взвизгнул он, разглядев, наконец, на груди Богатырева кресты. — Немедленно снять!
Дед набычился, но снимать кресты не стал.
Комиссар подскочил и потянулся было сорвать «Георгиев», но дед ударил его по руке и тихо сказал:
— Не тобой дадено, не тебе и снимать!
Побелевший лицом Рафаевич схватился за кобуру:
— Арестовать! Под трибунал! Расстрелять мерзавца!
— Товарищ комиссар… — облапил его Гырдымов. — Успокойся…
Рафаевич бурно задышал, а потом заорал на молоденького связиста:
— Эй, Якшин, быстро соедини меня с полком! Я доложу об этой белогвардейщине! Я не потерплю!
— Есть связь, товарищ батальонный комиссар!
Тот подскочил к аппарату:
— Товарищ полковник на меня совершено нападение белогвардейским выкормышем бойцом Богатыревым! Что? Я требую немедленного ареста!
В ответ полковник сказал что-то такое, от чего комиссар сдулся как воздушный шарик и стал похож посеревшим лицом на серую тряпку.
А потом положил трубку, потоптался растерянно на месте, а потом, надев фуражку, выскочил из блиндажа, крикнув напоследок:
— Я этого так не оставлю!
После небольшой паузы, Гырдымов пробормотал:
— Да, обрел ты врага, дед. И какого.
— Разберемся. Так… Чего ты там говорил, про разведку?
— Значит, мы выходим за час, прочесываем сколько успеваем лес, смотрим — как и чего. Если немцы есть — даем сигнал. Если только дозоры — тихо снимаем. Если нет — идете за нами.
— Согласен. Ровно в одиннадцать выходите. Если до ноля часов — тишина. Мы выходим. Сигнал для выхода — стук саперных лопаток. Без ракет и свистков. Бойцам передать — никаких разговоров, перекуров и бряцаний. Понятно? Свободны. А с комиссаром я поговорю, Кирьян Васильевич.
— Ну, пошли, дед к нам. Сходим сейчас в первую линию. Покажешь на местности — как вы шли… Кстати, комбат, есть идейка…
…- Где, интересно, дед застрял? — размышлял вслух Еж.
— Черт его знает… Давай у взводного спросим?
— Товарищ сержант?
— Ну?
— А куда нашего деда дели?
— Какого деда? Аааа… Ротный сказал, дед с разведчиками чаи гонять остался.
— Ничего себе? — удивился Еж. — Он там чаи, а мы?
— А мы сидим и бамбук курим.
— Мне вот еще интересно, как там Леонидыч. Докладывает, наверное, уже в штабе дивизии, как думаешь, Вини?
— Наверное… Ой, закапало, епметь… — Вини поднял голову. На ночном небе ни звезд, ни месяца.
— Хорошо… Немцы летать не будут.
— Они и так особо не летают. Не видел, что ли?
— Все равно хорошо. О, гитара где-то играет? В землянке вон той. Вини, пойдем, сыграешь что-нибудь! «Мальчишек зеленых» давай!
— Обалдел, что ли? Какие еще «Мальчишки зеленые»?
— Ну это… «Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах, мальчишки зеленые в рубашках зеленых. Мы просто зарыты в земле изувеченной, спасенной земле и придумывать нечего…» Чего, не помнишь, что ли?
— Еж, ты совсем обалдел?
— Не понял…
Вини оглянулся по сторонам, никого вроде близко не было:
— Сейчас нам и этим мальчишкам в атаку идти, я им чего петь буду, как в землю зароют?
— Тогда спой… «Бьется в тесной печурке огонь».
— Позже. Чего-то потрясывает…
— Заболел, что ли?
— Взвод! Приготовиться! — раздался голос комвзвода Прощина.
Гитара тут же замолчала. Бойцы разбежались по своим местам.
— Тишину соблюдать!
Лежали долго. Минут десять. Но они почему-то показались часом. Вини уже в который раз пожалел, что тогда оставил «Командирские» часы — подарок отца в палатке. Боже, как давно это было… В другой жизни…
Где-то в дали раздались три удара саперных лопаток друг о друга.
— Вперед!
— А почему лопатками сигнал был? — спросил Еж у Вини после очередной перебежки.
— Не знаю. У взводного спроси! — шепнул Вини в ответ.
Еж подполз к комвзвода:
— Товарищ сержант, а товарищ сержант… — И получил легкий тычок кулаком под каску!
Еж спешно отполз обратно.
Казалось, что темнота вот-вот взорвется огнем.
И темнота взорвалась.
Музыкой.
Где-то в тылу несколько баянов вдруг заиграли «Катюшу». А потом грянул нестройный хор.
— Это еще чего? — обернулся Еж.
— Это чтобы враг не догадался… Вперед!
Немцы, вернее датчане, на высотке никак не отреагировали. Только пустили пару ракет в сторону певцов.
После «Катюши» баянисты исполнили «Трех танкистов», «Лизавету», а на «Синем платочке» рота уже была в лесу.
А вот тут отсутствие луны дало о себе знать. То и дело то кто-нибудь падал, споткнувшись о торчащие корни, то шипел, натыкаясь на сучки.
Взводные и ротные матерились сквозь зубы. Словно стадо лосей батальон перся через лес, хотя и прореженый артобстрелами.
Эсэсовцы, впрочем, никак не реагировали. Непонятно почему…
Тем не менее, к точке сбора подошли аккурат по назначенному времени.
Новоиспеченный комбат Игорь Костяев и командир взвода разведки Николай Гырдымов лежали, тихо обсуждая дальнейший план действий:
— Сняли мы две пары. Шатаются немцы по леску время от времени. Ветками закидали, но когда смена пойдет — они шум подымут.
— Надеюсь успеем. Ровно через пять минут после начала атаки полка твой взвод вперед идет. За ним батальон. Ровно через пять минуты после вашего броска. Тут метров триста, примерно. Постарайтесь броском — без криков и пальбы — ворваться на позиции минометчиков.
— Богатырев говорил, что прошлой ночью минометчиков, вроде как, наши ночники достали.
