Двое жалкого вида странников жались к стене, с испугом глядя на Иоанна. Колченогий сидел на полу, прислонившись к стене, и имел при одной здоровой ноге другую — кривую, согнутую, как корявый сук, и не в силах был ее распрямить. Странница же была порчена немотой и могла вещать только «бе» и «ме».
— По вере им и воздастся, — устало сказал Иоанн.
— Но, а все же, — не унимался хозяин. — Яви нам силу своего Бога.
— Что с ними?
— Колченогий вот ногу спрямить не может, а молодица — та порчена немотой. Не иначе бесовы проделки… Помоги сирым, старче. Попроси Бога своего за них. Побеспокой своего Распятого.
— Брысь ты, — стукнул в пол посохом Иоанн на хозяина. — Не богохульствуй, язычник. Не поминай имя Господа всуе. — И, смягчившись, обратился к колченогому страннику: — А ну, дядюшка, пройди-ка, — попросил он колченогого.
Тот с сидячего положения сначала лег на живот, потом кое-как поднялся с пола и проковылял из своего угла к двери и обратно. Остановился в углу и стал во все глаза глядеть на таинственного старца в ожидании чуда.
Хозяин тем временем схватил за волосы таращившуюся на пришельца в страхе девицу и подвел к Иоанну, отпустил руку, пригладил ей волосы и предложил:
— А ну, матушка, каркни на дядю.
Немая, не очень понимая, чего от нее хотят, как голодный птенец, раскрывала рот, таращила глаза на старца, пожимала плечами и сипела горлом.
Гордый хозяин сверлил старца своим единственным глазом, ожидая, когда тот начнет призывать своего Бога. Он много слышал, что Галилеянин помогал просветленным старцам совершать чудо, и очень хотел наблюдать за процедурой целительства, чтобы потом свидетельствовать о чуде. Говорили, что раньше у него была светлая голова и он понимал много смыслов, но теперь все забыл, и в памяти ничего не удерживалось.
Иоанн понял, что не надо тревожить Бога. Он поможет сирым народным средством. Старый рыбак Зеведей учил своих сыновей: клин клином вышибают. Вот и решил Иоанн испробовать отцовский опыт.
Колченогий и немая не сводили с него глаз.
— Помоги нам, господин мой, — попросил колченогий, — помоги, и мы примем веру твоего Бога. Я слышал о Распятом Галилеянине. Он умел исцелять. Усопших поднимал с одра… Что нам делать, скажи?
— Ладно, — согласился Иоанн. — Я скажу, что тебе делать. Ложитесь на циновку у окна. Немая пусть ляжет ближе к стенке, а ты — рядом. Она пусть спит. А ты не спи. Жди. Как немая заснет, подними ей рубаху и постарайся раздвинуть ей ноги.
Праведник колченогий едва не грохнулся на пол от изумления. Он вытаращил глаза, а хозяин лачуги — одноглазый Гай — радостно заулыбался. Такое лечение было ему по душе. Такое он признавал. Если б он знал, что лечить глухонемую — молодую еще, грудастую девку — надо таким лекарством, о, он куда как сумел бы. Уж во всяком случае, лучше колченогого калеки. Он даже хотел предложить себя в качестве лекаря, но степенный вид старца смутил одноглазого Гая, и он промолчал.
— Побойся своего Бога, старец, — с беспокойством глядя на немую: вдруг она слышит, какой сговор против нее намечается, запротестовал праведный колченогий. — Разве я блудник какой, чтобы раз-двигать женщине во время сна ноги. Окстись, гре-ховодник!
— Хочешь исцелиться, делай, как я сказал, — устало повторил Иоанн.
— Да не смеешься ли ты над нами, старче? Не бес ли тебя, старого, попутал? — поддержал сомнения хромого пригревший странника и болезных пилигримов одноглазый хозяин дома, печалясь, что не ему выпало лечить немую. Он даже осудил нашего старца. — Где это видано, чтобы лечить немоту бессловесную через раздвигание женщине ног. Никогда не слышал! Клянусь Зевсом!
— И я не слышал, — поддакнул колченогий.
— А ты слышала? — обратился Гай к глухонемой.
Та неопределенно пожала плечами, как это она делала всякий раз, когда к ней обращались с вопросом или за советом, не ведая о ее безъязыкости.
— Дерзай, брате, — сказал Иоанн хромому. — Не сделаешь — пожалеешь.
Колченогий вздохнул, покачал маломудрой своей головой простолюдина и улегся на циновку рядом с засыпающей немой. И стал ждать, когда та заснет. Немая, уже не раз ночевавшая в придорожных канавах со своим безгрешным колченогим спутником, доверчивая, как овечка, спокойно отвернулась к стене. И сон тотчас слетел на нее.
Поверив словам старца, колченогий, едва немая заснула, с некоторым сомнением запустил ей под рубаху обе руки, коснулся ее теплого голого живого тела и замер. Он почувствовал, как у него поднимается настроение и, говоря современным языком, повышается тонус. Ай, какой мудрый этот старик, подумал он! И пожалел, почему он никогда не делал этого раньше, когда спал с этой немой в различных вертепах и в домах, где им давали приют. Ай да старик!
А что немая? Немой же в этот момент снился обольститель-бес, предосудительно хватающий ее за набедренную повязку. Немая замерла: чего этот бес надумал? А тем временем колченогий, подивившись новым, непривычно сладостным ощущениям, начал тихонько продвигать свою руку выше и раздвигать ноги немой, не переставая удивляться тому, как поднимается у него настроение. И тут немая поняла, что бес, ухвативший ее набедренную повязку, хочет овладеть ей. Познать ее! Мерзкое отродье! Не бывать этому! Она с криком вскочила и, ругаясь грязными словами, — да-да! именно так — накинулась с кулаками на хромого, принимая его за беса, потому что это именно его руки были у нее под рубашкой. Она ведь не ведала, что руки он распускал исключительно с лечебной целью. Получив удар по лицу, колченогий ахнул и метнулся к двери. Немая же орала на весь дом благим матом. У одноглазого Гая от радости из его единственного глаза выкатилась слеза. И тут они все, кроме праведного, изумленные, пришли в себя. Ибо у нее прорезалась речь, а колченогий скакал, как заяц. Одноглазый Гай вытер слезу и стоял, открыв рот, притопывая босой ногой. Чудо!
Ночью никто, кроме праведника, не спал. Немая без остановки что-то говорила и говорила, видно, хотела высказать все, что накопилось у нее за годы немоты. Колченогий кругами ходил по комнате, изредка подскакивая, как козел Азазел, а хозяин, одноглазый Гай, все думал и думал о том, что вот как повернулась судьба, наконец-то он стал обладателем тайного лекарского знания и теперь сам сможет врачевать убогих, которыми полна округа. И будет у него хлеб на старость.
Да, читатель. Каких только приключений не случалось с праведным Иоанном во время его хождений по Малоазийским языческим землям. И смех был, и были слезы…
Утром, когда Иоанн собрался покинуть кров гостеприимного одноглазого Гая, по-христиански приютившего поздним вечером одинокого старца, к нему, как репей, прилепились излечившиеся с его помощью ночлежники и стали просить взять их с собой. Лишившись своих хворей, они не знали, что им дальше делать. Как жить дальше? Как строить жизнь? Они не были готовы к новой прекрасной жизни. Колченогий все подпрыгивал, проверяя надежность своего излечения, а вчерашняя немая, не переставая, несла всякую околесицу, осваивая членораздельную речь. Иоанн с чисто научным интересом прислушивался к ее говору: ему было интересно, на каком же языке она будет теперь изъясняться, ибо он помнил, что ночью она обличала колченогого в посягательстве на ее честь и достоинство на древнееврейском языке с примесью греческого, изредка используя латынь.
