— Хотел, чтобы Лидка домой приехала, — проворчал он и начал быстро-быстро хлебать суп. — Надо мириться.
— Во дуралей старый, — покачала головой мать и сжала губы.
— А кто рассказал соседям и всяким дальним родственникам адрес квартиры, где я живу? — поинтересовалась я, — они же теперь все у меня останавливаются. Не успеваю кормить их и обстирывать.
— Ну и что? — хмыкнула мать, — Не облезешь. С людьми нужно по-хорошему быть. Тем более, земляки.
— Так это вы рассказали? — поняла я.
— Да какое твое дело, рассказала я или нет?! — рассвирепела мать и швырнула ложку об стол, — Зинка тебе одной квартиру оставила, а нужно было с Лариской напополам делить! А раз так, то людям помочь тоже надобно!
Вспышка гнева быстро прошла и дальше ели молча.
— А во сколько первый автобус? — поинтересовалась я, когда молчание совсем затянулось.
— Ты что же, не погостишь? — искренне расстроился лидочкин отец и мне на мгновение стало его жалко. Но оставаться в этом доме с этими людьми было выше моих сил.
— Да мне на работу нужно, — отбрехалась я.
— Так какая работа в воскресенье? — удивился отец.
— Репетиция, — выкрутилась я. — К нам комиссия из Москвы скоро приезжает. Я буду доклад перед всеми работниками и перед этой комиссией делать. Нужно подготовиться.
— Видишь, мать, какая дочь теперь у нас стала! — с гордостью заметил отец. — А мы газету читали, где про тебя было написано. У нас на бригаде все читали. Приятно.
— Угу, читали они, — проворчала мать, — а ты так начитался, что на бровях домой приполз, читатель.
— Ну, не начинай, — сконфузился отец, украдкой взглянув на меня, — ну, что ты сразу начинаешь…
В общем, этот семейный ужин я еле выдержала.
Спать постелили мне в Лидочкиной комнате, которая сияла чистотой и спартанским аскетизмом. На кровати, правда, высилась гора из подушек в вышитых гладью наволочках. Сверху была накинута кружевная салфетка. Никаких следов лидочкиной индивидуальности в этой комнате я не обнаружила.
Спать нормально я не смогла. Во-первых, подушка была набита перьями так, что я спала почти сидя. Когда, не выдержав, я убрала подушку и легла просто так, начали противно звенеть комары. Включать свет и бить их я не хотела, промучилась то укрываясь с головой ватным одеялом, то раскрывая голову, чтобы вдохнуть чуть воздуха.
Рано утром хмурая лидочкина мать провожала меня на самый первый автобус. Светать только-только начало, от предрассветного тумана было сыро и холодно. Где-то далеко начали кричать петухи. На остановке никого, кроме нас не было.
Помолчали.
Наконец, я не выдержала:
— Зря вы меня так ненавидите. Если этот кобель Витя гулял с одной сестрой, а женился на другой, то при чем тут я? Легче всего сделать меня крайней.
— Да причем тут это? — вызверилась мать. — Ты же нас перед всем селом опозорила! С нас до сих пор все смеются! Что забыла?! Молодые только в ЗАГСе расписались, возвращаются с гостями свадьбу гулять, а ты из бойни полведра крови притащила и в столовой все столы с едой кровью залила. А дохлую кошку в фату зачем было одевать и на торт садить с табличкой "Лариска-сука"?!
Йопть, а Лидочка-то, оказывается девушка с выдумкой…
Глава 21
Настроение было, мягко говоря, ни к чёрту.
Моя пасторальная эпопея, наконец-то, окончилась, и я с облегчением вывалилась из переполненного пригородного автобуса, на котором битых два часа тряслась по ухабам. Мелькнуло отражение в витрине киоска "Союзпечати": одежда измята-изгваздана, волосы не мыты, лицо опухшее как у Феди Петрова по утрам.
Но это всё сущая ерунда по сравнению с диким хаосом в мыслях: из головы не выходила непонятная креативность Лиды. Уж слишком готично как для сельской девчонки.
Это ж надо было такое учудить!
И не побоялась, что за испорченные продукты родители и поколотить могут, да и загубленный праздник селяне явно не простят. Кстати, не это ли было причиной того, что Лидочка как-то связана с психушкой? Что-то такое ее свекровь во время ссоры упоминала. Но я всё никак не могла дословно припомнить — мысль ускользала. Неужели у Лиды был нервный срыв, и она там лечилась? Вот засада, и как это всё выяснить? Не хотелось бы такое пятно на деловой репутации иметь. Если делать здесь карьеру, репутация должна быть чистой, как конспекты прогульщика в коммерческом ВУЗе.
С другой стороны, хорошо, что хоть какие-то штрихи из биографии этого тела удалось выяснить и потихоньку пазл начинает складываться. Так что, если не считать моральный ущерб и жуткую физическую усталость, поездку к родственникам можно считать вполне результативной.
Примерно так я рассуждала по дороге от автовокзала, рассеянно разглядывая нарядный, преобразившийся к Первомаю город. Что мне здесь очень нравится — так это отсутствие того количества мусора, как в моем времени: ветер не гоняет пакеты от чипсов и пластиковые бутылки, пространство вокруг автобусных остановок не загажено окурками и банками от энергетиков, а воздух чист от выхлопов. Пока еще всё экологично.
Наконец, показался мой дом. Я подтянула сползающую лямку вадикового рюкзака: тяжелый, чертяка; и ускорила шаг. Было еще рано, часов семь утра, но возле дома уже восседала соседская старушка, вроде та, что подарила мне горшок с гортензией, кажется ее зовут Клавдия Пантелеймоновна (я их еще периодически путаю).
— А ты, оказывается у нас ранняя плашка, Лида. Доброе утречко, — поздоровалась соседка, улыбаясь, — что-то тебя давно не видно было. В отпуске небось была?
— Да какое там. Сперва на работе допоздна пару дней задерживалась, — ответила я, — а теперь вот к родителям на село съездила.
— К родителям — это хорошо, — глубокомысленно покивала старушка. — А к тебе тут столько гостей было…прям уйма! А я смотрю, тебя все нет и нет. А они ходят и ходят…
— Гостей? — мое сердце почему-то нехорошо ёкнуло. — А кто был?
— Да сперва какая-то фифа с мужем. С большими чемоданами, — с готовностью начала перечислять соседка, — потом еще женщина одна, пожилая, но моложе меня, Марьей звать. Говорит, с одного села вы. А поздно вечером еще мужчина был. Представительный. В галстуке.
— Так, — выдохнула я, — какой еще мужчина в галстуке?
— Не знаю, — задумалась соседка, — Но его наш Иван Тимофеевич знает. Они долго так разговаривали. Спроси у него.
— Спасибо, спрошу, — поблагодарила я и наконец-то вошла в дом.
После деревенских приключений моя квартира показалась землей обетованной: тихо, уютно, спокойно и куры не гадят.
С огромным облегчением я сбросила рюкзак, с кряхтением распрямила уставшую спину, разделась и включила колонку — нужно помыться. Пока вода грелась, решила спросить Ивана Тимофеевича, что за представительный мужчина "в галстуке" ко мне приходил.
Иван Тимофеевич обрадовался мне как родной:
— Лидия Степановна, добрый день! — расплылся он в радушной улыбке. — Проходите, проходите. Кофе будете? Или, может, чаю?
— Здравствуйте, Иван Тимофеевич. Спасибо за приглашение, но я буквально на секунду — спросить хочу… — вернула улыбку я. — Только из деревни приехала, даже сумки еще не успела разложить. Умираю от любопытства — мне тут Клавдия Пантелеймоновна рассказала, что ко мне приходили…
— Да уж, мимо нашей тети Клавы даже инфузория-туфелька не проскачет, — засмеялся собственной немудренной шутке сосед, но, взглянув на мою руку в гипсе, нахмурился, — а что у вас с рукой?
— Эксперимент, — отмахнулась я с безмятежной улыбкой, — Вадик к зачету готовится, потренировался на мне. Сейчас обратно снимет. Так кто там приходил?
— Да начальник ваш, Лидия Степановна.
— Иван Аркадьевич? — мимолетно лицо растянулось в глупой улыбке.
— Он самый, — подтвердил сосед. — Расстроен был чем-то. Искал вас.
— Что говорил?
— Передал, чтобы вы позвонили ему, срочно.
