Заодно ты мне дела княжецкие покажешь, книги пенные (налоговые), разрядные и землеотводные. Может, что неладное угляжу, подскажу как поправить.
По мере Санькиной речи дьяк потел всё больше, но испуга не показывал.
— «Крепкий мужик!», — решил Александр.
— Что мы всё о делах? Уж полдень, а мы не бражничали! — Встал со стула Тараканов. — Ступай за мной.
Они спустились по узкой каменной лестнице на три пролёта и попали в большой зал с маленькими оконцами под высоким потолком. В зале стояла прохлада подземелья и накрытый обеденный стол, освещённый вертикальными косыми лучами полуденного солнца.
— Тут отобедаем. Сейчас сыны спустятся. Они хоть и постарше тебя, но вы подружитесь. А тебе сколь годков?
— Пятнадцать.
— Велика честь государева тебе, боярыч, досталась. Не по годам, по разуму, да по делам. Наслышан я и про дела твои в Коломенском. Добрая молва идёт. А коль дорогу на Ивангород подчинишь, да город в устье Норовы поставишь, всем угодишь.
— Кроме псковитян, — ввернул Санька.
Дьяк дрогнул в беззвучном смехе животом.
— То, да… Но Новгородцы все в ноги поклонятся. Знаешь, что это было?
Тараканов обвёл зал руками.
— Винный погреб. А как с Ганзой рассорились, умирает торговлишка в Новогороде. Прорубил окна и от жары спасаюсь.
— Всё вино извёл? — Удивился Санька, поглядывая на прикрытые створки огромных двойных дверей.
— Осталось чуть-чуть, — усмехнулся дьяк. — Ты правильно смотришь! Там закрома! Да Московиты больше квас, мёд, да пиво. К крепком винам и пивам, особенно англицким, не привыкши.
— Англицкое пиво? Не слыхал.
— Сам пьёшь ли?
— Пью, но не крепкое. Сам пиво варю, ячмень, хмель выращиваю.
— К пиву немцы придирчивы. Наше не всякое пьют. Один у нас для них пиво варит. Но мало немцев стало.
По той же лесенке вышли в зал трое дюжих боярских детей лет по сорока и пятеро по молодше, видимо внуков. Прислуга вкатила через маленькие двери бочонки, поставили на треноги и повкручивали в днища краны. Санька оценил. В Москве вышибли бы дно и делов. Культура…
Санька вынул из сумки подарок завёрнутый в чистую холстину, и передал Тараканову.
— Прими малый дар, Василь Никитич.
— Что это?
— Кружка. Удобная вещь. Особенно для вина. Чтобы не выветривалось. Нашего кузнецкого двора работа.
Дьяк вещь оценил, зацокав языком и подозвав прислугу сунул в руки:
— Налей и гостю, и сынам. Шустрее давайте. Донер ветер.
Со стола поснимали скатерти, прикрывавшие снедь, и трапеза началась.
Рейнские вина были неплохи, а англицкм вином оказалось креплёное пиво, судя по всему, вымороженное. Гадость несусветная. Александр Викторович даже допивать его не стал, как Таракановы не уговаривали. Младшему из семейства едва стукнуло шестнадцать и его подсадили ближе к Саньке, но пил он на ровне с родичами. Санька отбрыкивался-отбрыкивался, но всё же намешал разных напитков и надрался.
Вырубившись, Александр Викторович моментально уснул за столом, а разум его переключился на восприятие «тонкого мир».
За столом, после того, как он упал лицом в кашу, состоящую из трёх круп, поначалу ничего особого не происходило. Все продолжали трапезу. Потом младший Тараканов пьяно навалился на Саньку, попробовал разбудить и, когда не получилось, сразу отрезвел.
— Пьян, — тихо сказал он.
— Ну, что? — Спросил, старший Тараканов. — Слышали, чем стращал, босяк? Деньги у него закончились! И львонские шиллинги мне под нос.
— Не уж-то прознали в Москве? — Спросил старший сын Петр.
— Не могли. Он токма приехал. В Твери сидел.
— А с Твери можно и шпигуна заслать, и самому скататься.
— Про него в Москве невесть что бают. Что с чёртом знается.
— В Твери тоже говорят, что дело не чистое. Баб навёз. Да странные бабы, то. То появляются, то исчезают. Ведут себя как последние лярвы. Пьют, жрут, как не в себя и не пьянеют.
— Дерутся хлеще бойцов кулачников.
— Хрен с ними, с бабами! Что с ним делать будем? Полякам отдадим или сами удавим?
— Поляки мзду великую сулят.
— Через ту мзду сами можем пострадать. Поляки — те ещё прохвосты. Вдруг отпустят за выкуп ещё больший, чем нам посулили. Тогда не носить нам голов.
— Обоз с мукой сейчас громадные деньжищи стоит. И где он взял его. Мне и то только пять возков удалось купить. А у него двадцать! Это ж надо?!
— Хватит, базлать! — Повысил голос дьяк. — Решено. Кончаем сами, но как.
— Вона! Каши в пасть напихать и задохнется. Или в щах утопить. В миске. Уснул ведь, — посоветовал вьюнош.
— Балда стоеросовая! А мы, значит, все сидели и смотрели, как он кашей давится, или в миске тонет. Да Ивашка с нас шкуру сдерёт. Надоть вывести его за ворота и чтобы стража видела и вывести, когда проспится. Чтоб вышел от нас на своих ногах.
— Верно, говоришь!
— Несите его в горницу.
Саньку унесли двое старших внуков. Сыновья сгрудились вокруг отца.
— Девок его мы побьём в лесочке за кусточком. Хоть их и сотня с хвостом, но стрел у нас хватит н а всех. А тех, кто останется порубим. Да и он не Аника-воин. В ратях не рубился. Разбойнички наши оголодали до баб. В лесу токма лешие и те по дуплам от них прячутся. Ни одного не встречали, говорят.
— Правильно. И возы ему вернём, а после отнимем!
— Верно! И припасов дадим побольше, всё одно заберём.
Таракановы почти одновременно «заржали». Санька проспал до самой ночи, успев, пока был в тонком мире, «слетать» на лесную дорогу и разведать лагерь разбойничков. После полуночи он «проснулся», его проводили до самого лагеря и радушно попрощались.
* * *
— Значит так, товарищи командиры! — Начал Александр утреннее совещание.
Кикиморкам очень нравилось, когда он обращался к ним: «товарищ». В этом времени слово имело солидный вес во взаимоотношениях, уравнивая членов сообщества в статусе. И Александр своим обращением уравнивал обычных болотных кикиморок до… даже не человека, по их разумению, а более высшего существа, даже выше Гарпии. А Гарпию они считали почти богиней.
— Обстановка следующая. Сразу в лесах за Новгородом наш отряд попытаются уничтожить. Противник по количественному и качественному составу нам не чета, однако из тактических соображений мы покажем свою слабость.
Кикиморки однозначно негативно оценили Санькино предложение, сталинедоумённо переглядываться, пожимать плечами, перешёптываться.
— Поясню. Враги нацелены на пресечение нашей миссии — раз, на уничтожение, или взятие меня в плен — два. Вражеских группировок несколько и между ними имеются противоречия в отношении моей фигуры. Ближайшая вражеская группировка могла попытаться уничтожить меня вчера, что у них вряд ли бы получилось, конечно, но, как говориться, и слава богу, что мне не пришлось прежде времени раскрывать свою сущность. Да и смерть
