меня, несмотря на кровь. — Витя! Я так люблю тебя, Витя! И я не хочу…
— Все будет хорошо, — нежно отстранив ее окровавленной рукой, я направился к Фиме. — Пожалуйста. Найди еще что-то, остановить кровь. Фима тоже ранен.
Приблизившись, я увидел, что Фиме прострелили плечо. Упав от толчка, он ударился головой об косяк и рассадил себе темечко. Ефим был без сознания, но живой.
Я медленно опустился к нему. Хотел сесть на корточки, но не смог. Тогда просто уселся на пол рядом.
— Фима — Толкнул я его. — Очнись.
Потом легонько похлопал Фиму по щеке. Очнувшись, он скривился от боли. Зашевелился, и тут же схватил раненое плечо.
— С-с-с-сука… — Проговорил он, комично хватаясь второй рукой за голову. — Мля… Что случилось, кто это был⁈
— Это долгая история, — проговорил я, отползая к косяку и опираясь на него спиной. — Как плечо?
— Витя… — Расширил глаза Фима. — Да у тебя брюхо прострелено!
— Пустяки, — отмахнулся я. — Фима, ты можешь встать?
— Е#аный в рот… Да ты весь в крови…
— Слушай, — проговорил я, чувствуя, что сознание покидает меня. — Слушай внимательно. Под телефоном лежит визитка. Позвони по тому номеру прямо сейчас. Это номер Вадима. Расскажи ему, что случилось. Скажи, что в моей квартире на меня напал Минаев. Он все поймет и немедленно приедет.
— Витя… Тебе… Тебе в больницу надо! Ты же сейчас скопытишься прямо тут!
— Ты меня понял, — схватил я Фиму за здоровое плечо. — Сделай, пожалуйста, как я прошу.
Фима уставился на меня огромными изумленными глазами. Потом медленно покивал.
— Да… Да, хорошо, Витя. Ты, главное, не помри.
— Не помру, — слабо проговорил я, чувствуя, как с кровью меня покидает и жизненная сила. — Не помру, обещаю.
Он снова торопливо закивал, а потом, кряхтя, встал и пошел к телефону. Взглядом, я проследил за ним. Видел, как к Фиме подскочила Марина с тряпкой в руках, приложила ее к раненому плечу моего друга. А потом бросилась ко мне.
Последним, что я запомнил, было то, что Марина попыталась мне что-то сказать. А потом наступила темнота. Первые полмгновения ее сопровождал далекий женский крик паники. Маринин крик.
* * *
В первой жизни… Сентябрь девяносто второго года. Стоянка перед Армавирским горсоветом
Я немного перемотал кассету в своей магнитоле. Когда нажал «плей», Егор Летов запел с середины:
А моя судьба захотела на покой
Я обещал ей не участвовать в военной игре
Но на фуражке на моей серп и молот и звезда
Как это трогательно — серп и молот и звезда
Лихой фонарь ожидания мотается, и всё идёт по плану…
— М-да… — протянул я, приглушив звук музыки. — Все идет по плану.
Потом глянул за окно. Было пасмурно. Сентябрь в этом году поспешил наступить, и небо уже давно стало низким, серым и бугристым. Поддувал неприятный колкий ветер. Капельки несмелого осеннего дождя ложились на лобовое. Городской парк, еще остававшийся преимущественно зеленым, уже кое-где начинал проступать золотыми пятнами скорых на сон деревьев.
Я прикрыл окошко моей пятерки. Спасаясь от уличной зябкости, выше застегнул кожанку. Пикнула Монтана. Времени было уже три часа дня.
Ждать мне пришлось совсем недолго. Спустя четверть часа, я увидел, как мой новый друг Саша Шелестов, хмурый, словно полено, спускается со ступеней большого здания городской администрации.
Он, одетый в кепку-сеточку и джинсовый костюм из штанов и куртки, торопливо пошел к моей пятерке. В руках Саша нес папку документов.
— Ну что? — Спросил я, когда он сел в машину и хлопнул дверью.
— Да ничего, — вздохнул Саша. — Нормально все. Переписал квартиру. Хорошо, хоть не прибили. Но, сука, все отобрали. Ни квартиры, ни машины у меня больше нету. Финита ля комедия, блин.
Хотя я дружил с Сашей не так давно, мне сделалось противно оттого, что мы с Фимой, Степанычем и Женей не смогли ему помочь в этой ситуации. Слишком поздно Саша рассказал, что на него насели бандосы и теперь отжимают хату.
— Ну, меня, по крайней мере, не закопали, как Геннадий Степаныча. Досадная вышла ситуация, — вздохнул грустно Саша.
Он выглядел прескверно. На глазах Шелестова буквально наворачивались слезы. Передо мной был молодой, но уже все потерявший человек. Человек, который буквально не знал, что делать со своей жизнью дальше. У Саши опустились руки. Это было видно по его угрюмому лицу.
— Ладно, — проговорил он. — Поехали.
— Не справедливо это, — сказал я, заводя двигатель Пятерки. — Ты ведь ничего не сделал. Это ж твой Геннадий Степаныч левые схемы мутил. Чего они на тебя накинулись?
— Не поверили, что я не при чем и ни о чем не знал, — грустно сказал Шелестов. — Ну и что мне было делать? Два варианта: либо отдавай хату, либо в посадку. Иначе не как. С Черемушенскими не пошутишь. Я, как глянул на этого ихнего одноглазого по кличке Косой, так сразу поджилки затряслись.
— Что делать собираешься? — Сказал я, выезжая со стоянки.
— Не знаю, — признался Саша. — У меня еще долгов выше крыши. Надо отдавать. Работу надо искать. А какую? Бухгалтером с такой репутацией теперь хрен устроишься. На стройку, что ли, пойти? А может еще куда. Да только я, кроме как циферки, считать, ничего больше и не умею. Короче, веселуха такая, что хоть вешайся.
— Рано тебе еще вешаться, — проговорил я, выворачиваю на Розу Люксембург.
Когда я привез Шелестова на его новую квартиру — жакт, расположившийся под Урицким мостом, то у меня в голове возникла одна мысль.
— Саня, — решился я. — Идея у меня одна есть. Правда, мужики считают, что неудачная.
— Какая идея? — Уныло спросил Шелестов.
Я расстегнул куртку. Достал из внутреннего кармана газетную вырезку. Глянул на нее. Это была реклама Московского охранного агентства «Алекс», которую я увидел в газете «Московский комсомолец», неизвестно как оказавшейся у Степаныча дома.
Реклама изображала крутого охранника в красивой синей форме. На груди он носил жетон, похожий на тот, что бывают у американских полицейских в кино. При поясе и вооруженный ПМом он грозно смотрел с картинки, скрестив руки. Под эмблемой «Алекса», затесавшейся рядом с портретом охранника, ярким красным цветом светился слоган: «Ваша безопасность в наших руках».
— Хочешь уехать в Москву
