Но массового сумасшествия в рядах родни так и не случилось — моя зловещая репутация послужила тому причиной. Скрестить клинки и копья с обычным рыцарем никто бы и не задумался. А вот выйти на поединок, исходом которого могло стать попадание прямиком в адские чертоги… настолько сильно жаба никого не задушила.
Так что по прошествии четырех месяцев я официально вступил в права наследования. Ибо прочих претендентов на это не нашлось.
По совету хитромудрого попа я пожаловал графовой родне часть теперь уже своих угодий. «Для возможности продолжить безбедное и почетное служение богу и королю» — во всяком случае, в грамоте было написано именно так. Никаких сомнений, куда именно пойдут деньги, при этом ни у кого не было — родня славилась безудержным мотовством и любовью к загулам. Но нормы приличия требовали от меня именно такого поступка.
Была и еще одна причина. Приняв дар, родня навсегда и безусловно лишалась даже возможности когда-либо претендовать на утраченные угодья. Узнав про это, я высказал Эрлиху свои сомнения относительно моего щедрого дара:
— Они же его не примут, святой отец!
— Отчего ты так решил?
— Так у них есть хотя бы шанс вернуть себе прежнее положение. Приняв дар, они его утратят! Или… есть еще какие-то хитрые варианты?
— Нет. Отказ является окончательным и бесповоротным. Если они нарушат свою клятву… от них отвернутся все. И церковь в первую очередь.
— Ну, с дворянством — понятно. Нарушить данное при всех слово… могут и в рыло насовать. А церковь? Разве не ее долг поддерживать даже и таких, заблудших людей?
— Преступивших клятву, данную на святых мощах? Опомнись, сын мой! Мы можем только молиться за них… навеки погубивших свою душу.
Да… что-то я еще не все в этом мире просек…
— А жаба их перед этим не задушит?
— Кто?
Объясняю епископу смысл этого выражения. Он звучно смеется и прикрывает рукой рот.
— Они уже не воины. Драчуны и забияки — да. И отменные! А вот рискнуть головою и бессмертной душой, даже не за честь рода, а всего лишь за золото… нет, на это они уже неспособны. Так что пусть не терзают тебя сомнения — ты отсекаешь гнилую ветвь некогда могучего дерева…
— Нечто вроде санитара леса?
— То есть? — удивился епископ.
Я коротко растолковал ему свою точку зрения на мои действия по облагораживанию дворянского сословия. Против моего ожидания, Эрлих воспринял это вполне всерьез.
— Пока что ты не сделал ничего, что противоречило бы этим словам. Не сомневаешься же ты в том, что все… павшие в последнее время от руки Серого рыцаря дворяне не являлись таким уж украшением своего сословия?
— Какое уж тут украшение… скорее наоборот.
— Так в чем же дело?
— Что же теперь с утра до ночи клинком махать?
— Зачем? Согласившись принять от тебя земли в дар, родня покойного графа тем самым приносит тебе вассальную присягу.
— Ни хрена себе подарочек!
— И как всякие узы между сюзереном и вассалом это действительно накладывает и на тебя определенные обязательства.
Я мрачно посмотрел на епископа.
— Продолжайте уж, ваше преосвященство. Чую я, что этот замок мне еще боком выйдет…
— Боком или нет, а следить за порядком в своей земле обязан любой властитель. Как и за поведением своих вассалов.
— Охренеть, какое счастье! Мне их что, теперь за руку водить?
— Ну… это было бы слишком. Но вовремя призвать к порядку — обязанность лорда.
— Э-м-м… а им я когда успел стать?
— Графом ты можешь стать только в том случае, если король пожалует тебе этот титул.
— Святой отец, а разве эти земли не дают на него право?
— Это так. Но должен быть еще и указ о возведении в графское достоинство на основании этого права. И издать его может только король.
Черт его знает, как это было у нас. Возможно, что и так же. Но коллизия складывается любопытная…
Епископ с интересом смотрел за моими размышлениями.
— Ты этого не знал?
— Да как-то не до этого было…
— Королевский указ имеет и оборотную сторону.
— Как-то вот я об этом догадался! И что я должен буду еще сделать?
— Признать себя королевским вассалом, а его — верховным правителем. Предупреждая твой вопрос, скажу, что доселе ни один Серый рыцарь этого не сделал.
— Не думаю, что я стану первым. И без графства проживу как-нибудь.
— Это твой выбор. Но вот должность лорда этих земель не требует королевского утверждения. Лорд-не титул, и король его не дарует. Это обязанность, которую ты вынужден принять на себя вместе с этой землей. Приняв землю — принимаешь и обязанность по ее управлению.
А вот тут у нас все как-то иначе устроено было. Помню, что еще и пэры были, вот только не соображу, кто из них главнее? Да не один ли хрен? Попала нога в колесо — пищи, но беги…
— Да уж… не было печали… Что ж вы про это раньше-то не сказали?
— Не думаю, что ты будешь плохим лордом.
— Вашими бы устами, епископ, да мед пить! А подарить церкви я все это не могу?
— Нет, сын мой. Такие подарки не предусмотрены. Но ты можешь иметь помощников, закон это разрешает и даже прямо предписывает.
— Где б их еще отыскать…
— Я попробую тебе чем-нибудь помочь.
На этой мажорной ноте мы и расстались. Эрлих вскоре уехал, а я остался в замке размышлять над своей печальной участью.
Вообще, замок оказался гораздо больше, чем можно было бы подумать, глядя на его стены снаружи. Чтобы только осмотреть его весь, потребовалось почти две недели. Да и то, какие-то уголки так и остались необследованными.
Первое время в нем царила прямо-таки пугающая пустота. Прежнему гарнизону доверять было нельзя. Бог весть, сколько там было сочувствующих прежнему хозяину замка? Поэтому сразу после капитуляции гарнизона всех солдат, заодно со слугами, выпустили за ворота и предложили им самостоятельно решать свою судьбу.
Первое время меня это абсолютно не чесало — в замке были Коты. Лучшего гарнизона я и представить себе не мог.
Но уже через пару дней состоялся разговор со Стариком. Я как раз занимался обследованием угловой башни. Здоровенная и мрачная, она была почти что отдельным строением в замке. От прочих построек ее отделяла крепкая стена со своими воротами. Зачем это было устроено, понять затруднительно. Стояла башня чуть особняком над крутым склоном и контролировала все подходы к замку со стороны гор. Даже по возрасту ее стены отличались от прочих строений — башня явно была старше замка, по меньшей мере — лет на пятьдесят.
