Игумену деваться некуда. Не с руки со старцами софийскими ссориться, как бы от той ссоры самому худо не было. Махнул посохом Феофилакт, согласился…
Тут вдруг и Гришаня-отрок. От владыки болезного с писанием шел. Нет, чтоб переждать, покуда не уйдут, старцы-то… Не, некогда… куда уж…
Сунулся в палату… ой!
– Иди сюда, отроче! Олег Иваныча усадьбу ведаешь?
…Тем временем Олег Иваныч в задумчивости проехал Торг – «Квас, квас, кому квасу? Сбитень, сбитень, горячий!» – и свернул на Лубяницу. В начале улицы, на крыше заброшенной часовни, каркали вороны. Олег посмотрел недовольно – ишь, раскаркались. Да и часовня… Хоть бы перестроил кто или снес. Стоит, расхристанная, кустарником густым поросшая, глаза мозолит…
Господи! А кто это у часовни? В кустарнике… Красивый, надменный, в кафтане цвета смарагда. Боярин Ставр, кто ж еще-то? Вспомни козла – он и появится.
Олег Иваныч сплюнул, поворотил коня – не хотелось ему встречаться с боярином, даже здороваться не хотелось. Так бы и проехал мимо… как вдруг возок быстрый пролетел мимо, обдав грязюкой, – вот сволочь, кучер-то! Черт! А кучер-то – Никодим! Софьин кучер…
Остановился возок у кустарника, напротив часовни. Маленькая часовня, покосившаяся, сложенная из почерневших от времени бревен. Перед часовней деревянный крест с иконкой. Темная иконица-то, не разобрать, какой святой там. Пред иконой лампадка. Горящая! Видно, не совсем заброшена часовня-то!
Увидев возок, Ставр сошел с коня, оглянулся. Олег Иваныч тоже спешился, чтоб не отсвечивать зря, привязал каурого к молодому дубку, ржания неуместного опасаясь. Надеялся, что украсть не успеют. Сам затаился. Интересно стало – что там за дела у Никодима со Ставром.
Боярин подошел к самому возку, наклонился почтительно. Почтительно? Заинтригованный, Олег Иваныч осторожно подобрался ближе.
В возке была Софья! В черном одеянии, только поясок серебряный вкруг стана тонкого. Теплый – из чернобурой лисицы – плащ, платок бязевый, поверх – шапка, черным блестящим мехом оторочена. Долги ресницы, очи коричневым золотом плавятся…
Ставр улыбнулся, сказал что-то.
Олег Иваныч не знал, что и думать. Как-то неловко себя чувствовал. Ну и что с того, что Ставр встречается с Софьей? Может, случайно, – как и он сам их увидел – чистый случай… А может… Может, любовники они? А он, Олег, кто Софье? Никто. И никакого права вмешиваться в ее личную жизнь не имеет. Но Ставр же – садист! Может быть… А может и не быть… Вилами по воде… Впрочем – скорее всего… А с другой стороны, боярин – красивый молодой мужик, умный, богатый, знатный – чего еще нужно бедной вдове для полного счастья? И кто такой Олег? По сути дела, человек зависимый. От Феофилакта. Рассердится игумен – прогонит и с работы, и с усадьбы. Как тогда жить? В леса податься, разбойничать? Или сбитнем торговать, на пару с Олексахой? Олег Иваныч улыбнулся. Только улыбка вышла какой-то жалкой, грустной.
Ну уж – подслушивать, так до конца. Совестью Олег Иваныч в таких случаях давно не терзался – не та работа – что здесь, что тогда, раньше…
– …клянусь, Софья! – яростно шептал Ставр. – И не смей обвинять меня в смерти Олексы, я любил его, как родного брата… как тебя!
– Тебе нужны только его сокровища, Ставр, – тихо отвечала Софья. – Да и я… я тоже вряд ли так уж нужна тебе. Никогда я не приду на твою усадьбу, никогда, слышишь! Никогда!
(Олег Иваныч возликовал в кустах!)
– Тогда помни, Софья, – это последнее мое слово! Последнее! – боярин в бешенстве вскочил на коня и хлестнул плетью. – Прощай, Софья… И помни!
И только грязь из-под копыт полетела… Миг – и скрылся боярин за поворотом.
Софья что-то крикнула Никодиму, тот кивнул и стегнул лошадей.
Проводив взглядом быстро удаляющийся возок, Олег Иваныч выбрался из кустов, отвязал каурого. «Никогда я не приду на твою усадьбу! Никогда!» Молодец, Софья! Однако… Что за дела у нее со Ставром, козлиной безрогим?
Набить ему морду, что ли? Нет, рано – потом проблем не оберешься. Черт, а хотелось бы…
Сам себя не понимал Олег Иваныч. Казалось бы, что за дело ему до свободной новгородской женщины, намного выше его по своему положению, с которой и знаком-то не особенно близко? А вот, поди ж ты – захолонуло сердце…
В смущенных чувствах, медленно, отпустив поводья, ехал Олег Иваныч вдоль по Лубянице – длинной новгородской улице, как и все прочие, мощенной дубовыми плашками, положенными на коровьи челюсти. На душе было – не пойми как… И радостно, с одной стороны… А с другой – грустно…
Корчма по пути попалась, их много было на Лубянице. Посмотрел на нее Олег Иваныч, постоял, подумал… и решил – в тему!
– Березовицы пьяной, – заказал с ходу. – И пива! Нет, ни капусты, ни пирогов не надо. Впрочем, давай один, с белорыбицей.
Рядом, за столом, сидел хорошо одетый мужик чуть постарше Олега, солидный, с черной окладистой бородой, в черном бархатном кафтане с серебряным узорочьем. По виду – боярин или богатый купец. Пил не закусывая – березовицу, как и Олег, запивал пивом. Потом повернул лицо. На Олегово питие глянул, усмехнулся. Протянул руку:
– Селивантов, Панфил. Староста купецкий.
– Очень приятно. Олег… За знакомство?
– Давай. Эй, человече! Тащи березовицы пару кружек!
Неплохой мужик оказался, Панфил-то. Это Олег Иваныч уже после второй кружки понял. В корчму тоже с проблемой зашел – с женой поругался. Качественно так поругался – с воплями, с тасканием за бороду, с битьем посуды. «Да убоится жена мужа своего» – то не про новгородских женщин сказано!
А причина-то пустяковой была… подумаешь, вчера на гулянье молодых девок лапал – а что, не мужик, что ли? Тем более – дети-то взрослые уже…
– Дак не то чтоб так, – махнул рукой Панфил. – А вот эдак! Короче, обидно.
– Понимаю. Прозит!
После четвертой кружки – плясать пошли. Музыканты – гусли, свирель, два бубна – явно что-то рок-н-ролльное наяривали – ноги сами в пляс шли.
Маленькой мальчишко
В горенке сидел.
В горенке сидел,
Свое горе терпел.
Сушил, крушил сердце,
Знаю, для кого,
Знаю, для кого —
Для любезной своей!
Эх-ма! Эх-ма!
Рок-н-ролл! Казачок!
Ну, «рок-н-ролл – казачок» – это уж Олег Иваныч припевал. Любил попеть, как выпьет, – хоть ни слуху, ни голосу.
Тут и девки какие-то нарисовались. Ничего девчонки – одна беленькая, другая потемнее, брюнетка. Беленькую Катей звать.
Поплясав, сели на лавку.
– Эй, человече!
Девок березовицей угостили – за жизнь беседа пошла. Панфил уже, правда, носом клевал. Жаль – салатницы не было. Олег Иваныч музыку слушал – заслушался: душевно музыканты наяривали – было очень похоже на вторую часть известной композиции «Эйпрел» из альбома группы «Дип Перпл» одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года.
