сохранять равнодушный вид.
- Понятия не имею, я не врач. Когда установка сработала, он на несколько секунд потерял сознание, а когда очнулся – вот…
Оперативники выволокли, наконец, извивающегося мужчину из кресла, умело заломили руки и потащили к выходу. Тот отчаянно вырывался, не переставая голосить.
- Стойте!
Сотрудники послушно замерли. «Объект словно того и ждал – сделал попытку осесть на пол, но вместо этого безвольным кулём повис у них на руках. Он продолжал издавать тонкий прерывистый скулёж, под ногами уже натекло.
- Так он нам всю машину загадит. – с отвращением произнёс старший. – Явный же псих, как такого везти на Лубянку? Вот что, товарищ… - он обернулся к мужчине в халате. – Где у вас тут телефон? Вызову медицинскую бригаду, пусть освидетельствуют, а там решим, что с ним делать, куда его – сразу в дурдом, или же сначала к нам? А то вдруг Ваньку валяет, бывали уже случаи…
Он огляделся, обнаружил валяющийся в углу большой автоматический «кольт». Поднял, выщелкнул обойму, оттянул затвор – толстенький, похожий на бочонок патрон вылетел наружу и покатился по цементному полу. Пришлось опускаться на карачки и выколупывать его из-под стеллажа, забитого всякими научными железяками.
- Больше у него ничего с собой не было?
- Саквояж. Вон там, на лабораторном столе…
- Ясно. Ну-ка, подойдите, побудете понятым. Не положено, конечно, ну да ничего, потом оформим всё, как надо.
Блестящие шарики-запоры щёлкнули. Саквояж открылся, являя взорам плотно уложенные пачки иностранных денег.
Ясно… - старший поправил сползшую на живот кобуру с наганом. – Что ж, будем писать протокол. – Агуреев, мухой за понятыми, чтоб всё было честь по чести. А вы, товарищ, давайте, показывайте, где у вас телефон. Нам тут что, до ночи торчать с полоумным этим?
- Да, конечно, товарищ, пойдёмте. Только телефон у нас наверху, у вахтёра, придётся по лестнице подниматься.
Гоппиус поправил на носу очки и заторопился к двери; старший последовал за ним. Свёрнутая в трубочку бумажка с тремя рядами цифр не давал ему покоя. И думал он сейчас только об одном – хватит ли духу передать записку по назначению, или лучше, воспользовавшись первой же минутой, когда ГПУ-шник отвернётся, сунуть её в рот и проглотить?
Старший говорил по телефону недолго. Пока ждали медицинскую группу, пока делали опись найденного в саквояже, пока произвели не слишком тщательный, больше для порядка, обыск подвальной лаборатории, прошло часа три. Блюмкина давно увезли, упаковав на всякий случай в смирительную рубашку. Евгений Евгеньевич подписал последний лист протокола и вслед за старшим группы поднялся из-за стола. Он испытывал невыразимое облегчение, и даже затаившаяся у кармане улика не так его мучила. Придётся всё же передать – кто знает, как дальше дело обернётся? А вот Барченко знать об этом ни к чему, меньше будет ненужных вопросов…
- Эй, товарищ, вы что оглохли?
- А?
Гоппиус повернулся к ГПУшнику. Тот один за другим засовывал листы протокола в маленький кожаный портфель.
- Я говорю: воздержитесь пока от поездок. Возможно, вы нам ещё понадобитесь.
- Это уж как начальство решит. Товарищ Глеб Бокий то есть, мы у него в непосредственном подчинении. Я, как вы понимаете, обязан доложить.
Сотрудник спорить не стал.
- Что ж, раз обязаны – докладывайте, конечно, порядок есть порядок.
Он козырнул и вышел. Заведующий лабораторией немного подождал, потом направился наверх, к телефону. Предстояло как-то выкручиваться из неприятной ситуации.
Свёрнутая бумажка с колонками цифр по-прежнему жгла ему карман.
Я пробежал глазами текст записки – собственно, никакой не текст, всего лишь коротенькие колонки цифр – и спрятал бумажку в нагрудный карман. Осень вовсю вступила в свои права, и летние голошейки и трусики уступили место – согласно распоряжению Совета Командиров – более подходящей по погоде одежде, плотным хлопчатобумажным шароварам и гимнастёркам из тонкой шерсти.
- Это он передал вам?..
Елена Андреевна покачала головой.
- Нет, доктор Гоппиус. Он задержался в Москве – какие-то неприятности в лаборатории – и переслал записку с оказией.
Не слишком предусмотрительно со стороны завлаба, подумал я. Как ни крути, тот, кто написал эти цифры, сейчас под следствием, это в лучшем случае. И данная бумажка вполне тянет на содействие врагу народа.
Увы, на «лучший случай» рассчитывать не стоит. Мне-то известно, чем закончился для «дяди Яши» двадцать девятый год – в той, другой реальности. И особых оснований надеяться на то, что на этот раз исход будет иным, у меня нет. Записка тому доказательство – мы условились, что он передаст мне эти колонки цифр только в том случае, если станет совсем скверно и шансов на новую встречу не будет вовсе.
Мимо прошёл один из «спецкурсантов», парень лет семнадцати – на правой руке у него была чёрная кожаная перчатка. Тот самый, которого я заметил ещё в первый наш день в «особом корпусе».
Кстати, давно собирался спросить….
- Елена Андреевна, вы не в курсе, почему он носит только одну перчатку?
«Психологиня» щёлкнула ключом, пропуская меня в класс.
- Это всё его особые способности – ну, как способность внушать страх у твоего друга и умение управляться с прутиками и проволочными штуковинами у Тани. Понимаешь, он умеет управляться с огнём, причём делает это почему-то только правой рукой. Поднимет перед собой, зажмурится, и в ладони возникает огненный комок, который он может швырнуть, куда угодно – как дети зимой швыряют снежки.
..О как!..
- Пирокинетик? И вы сами это видели?
- Как ты сказал? – она удивлённо вдёрнула тонкую, в ниточку, бровь. – Пирокинетик? А что, подходит… Нет, я не видела, доктор Гоппиус рассказывал. Он, кстати, называет эту способность как-то иначе, яне помню. Да ты садись, садись…
Ключ снова провернулся в скважине.
- Знаете, Елена Андреевна, я, пожалуй, пройдусь. Если вы не против, конечно. За корпусом есть тропинка в лесу, так я туда.
- Хочешь побыть один? Понимаю, понимаю. Только вот что…
Женщина выглянула в окно и взялась за шпингалеты. Рама заскрипела, открываясь.
- Вылезай-ка лучше здесь, не надо, чтобы тебя видели на вахте. Сможешь?
- Конечно. Ерунда, первый этаж…
- Вот и вылезай. Обратно вернёшься тем же путём – постучишь в окошко, я тебя впущу. И, пожалуйста, постарайся не задерживаться. У тебя час.
Я шёл по тропинке и сбивал взмахами прутика высохшие гроздья репейника. Деревья уже стоят голые – в
