ответил Максим. - Он мечтал, что изобретенный им глушитель принесет ему славу и деньги, но все результаты его работ были засекречены, а вместо желаемых ста тысяч он получил лишь тысячу рублей премии. Затаив обиду на советскую власть, Митин попал под влияние троцкиста Рабиновича и сочинил листовку, в которой призывал всех, кто не хочет быть рабом, объединяться в группы, саботировать любые задания советского правительства, вооружаться и готовить вооруженное восстание, за что и был арестован в октябре тридцать третьего года.
- М-да, контрреволюционная агитация во всей красе, - кивнул Киров. - Об освобождении при таком обвинении и речи быть не может. Ладно, переведем этих Митиных в какое-нибудь Особое конструкторское бюро при НКВД, и пусть работают. Как, Максим, устроит вас такой вариант?
- Вполне, Сергей Миронович, - удовлетворенно кивнул Белов. - Я еще передам им статью конструктора Неугодова, в которой тот весьма грамотно расписывает принципы конструирования приборов бесшумной стрельбы. А по итогам работы можно будет и приговор смягчить.
- Если они хорошо себя покажут, то да, - согласился Киров. - Простите, Максим, но у меня очень много работы, так что, если у вас все - я вас больше не задерживаю. Когда вопрос с Митиными решится, я вам сообщу.
13 мая 1935 года. 15:30.
Центральный Институт Труда. Москва, улица Петровка, дом 24.
Пока Максим Белов «добывал» у Кирова братьев Митиных, Николай Виноградов наводил справки о физиологах и местах их обитания. В конце концов, Николай решил, что поиски лучше всего будет начать с Центрального института труда, аргументировав свое решение тем, что если там занимаются повышением удобства рабочих мест и инструментов, то и с удобством оружия смогут помочь.
Максим, прежде никогда не слышавший о данном учреждении, полез в ноутбук за информацией и выяснил, что институт этот был создан Алексеем Капитоновичем Гастевым еще в двадцать первом году и занимался как техническими вопросами организации труда, вроде рационально организованных рабочих мест и удобных инструментов, так и психологическими вопросами. А памятку Гастева «Как надо работать» Максим вообще распечатал и повесил на стену.
Ознакомившись с информацией по институту, Максим записался на прием к его директору. Алексей Капитонович поначалу встретил Белова весьма настороженно. Как было известно Максиму, над институтом постепенно сгущались тучи, уже прозвучали первые обвинения в идеализме, прикладным наукам о труде навешивались ярлыки «буржуазных наук». Так что Максиму было понятно, что от визита к нему сотрудника НКВД Гастев ничего хорошего не ожидал.
Однако, по мере общения Гастев сперва заметно расслабился, а затем и вовсе стал проявлять неподдельный интерес к поставленной Максимом задаче. Белов подозревал, что дело здесь не только в возможности применить на практике наработки института, но и в том, чтобы на деле доказать свою полезность и обзавестись поддержкой наркомата обороны.
Максим предпочел сделать вид, что не понял скрытых мотивов Гастева, тем более, что беспокоился Алексей Капитонович не о своих шкурных интересах, а о процветании созданного им института, работу которого он считал крайне важной для всего СССР. В конце концов было решено, что Гастев командирует в распоряжение НИПСВО Анатолия Ивановича Петрова, физиолога и специалиста по биомеханике человека. Немаловажным плюсом товарища Петрова было и то, что он являлся участником гражданской войны и с оружием был знаком не понаслышке.
Согласовав все вопросы с Гастевым, Максим вернулся домой, где открыл специальный блокнот, в который он записывал планы на ближайшее будущее, и внес туда еще две задачи.
Во-первых, нужно было подкинуть ЦИТ материалы по эргономике, чтобы сотрудники этого, безусловно, полезного учреждения не выдумывали странного, а занимались рационализацией труда на научной основе. Возможно, тогда институт не закроют, а Гастева не расстреляют за антисоветскую деятельность.
Во-вторых же, нужно было срочно поговорить со Сталиным о недопущении идеологии в научную работу. Деятельность института труда уже называют «буржуазной наукой», и, если эту тенденцию вовремя не пресечь, Максим рисковал вновь услышать, что «кибернетика - это продажная девка империализма» и тому подобные глупости. Фундаментальная наука должна заниматься выработкой объективных знаний, прикладная - искать способы применения этих самых знаний, и никакой идеологии в этих процессах и близко быть не должно. Эту идею Максим и собирался донести до Иосифа Виссарионовича.
«Ёшкин кот, - выругался про себя Максим, пролистав блокнот. - Количество задач растет быстрее, чем я успеваю их решать, и, что характерно, все нужно сделать уже вчера! Хоть собственную аналитическую службу создавай, честное слово!»
15 мая 1935 года. 18:36.
4-я школа-коммуна. Москва, Садово-Триумфальная улица, дом 4-10.
В актовом зале красного кирпичного здания, в котором до революции располагалась мужская гимназия Пестова, а с девятнадцатого года - четвертая школа-коммуна, собрались все члены школьной комсомольской ячейки. На сцене стоял широкий стол, за которым помимо секретаря ячейки, отмечавшего входивших в зал комсомольцев, располагались двое сотрудников НКВД.
Наконец, секретарь отметил последнего вошедшего в актовый зал комсомольца, о чем и сообщил одному из сотрудников НКВД. Тот встал, одернул гимнастерку с лейтенантскими петлицами на воротнике, и позвонил в стоявший на столе колокольчик, привлекая к себе внимание.
- Здравствуйте, товарищи комсомольцы и комсомолки! - начал лейтенант. - Меня зовут Иван Синицин, лейтенант государственной безопасности. Народный комиссариат внутренних дел испытывает острую нехватку молодых грамотных сотрудников и, чтобы это исправить, товарищ
