Начавшаяся в Прибалтике война его совершенно не беспокоила — продлится недолго, сопротивления не будет, потому человеческие жертвы минимальны. Как он читал в «Огоньке», да и в Таллине ему говорили, страшны были будущие депортации, а потому…
— Да, вот еще что. Передайте нашим дипломатам, что в рейхе примут всех, кто желает избежать преследований коммунистов. Да-да, Риббентроп, и не спорьте, я знаю, что у нас пакт и договор о дружбе. Пусть здесь будет покровительство Красного Креста, шведов, да кого угодно, придумайте сами.
«Хватит с них и этого, раньше им надо было думать и воевать вместе с финнами. Тогда, может быть, и устояли бы. А так их поодиночке передушили, и за дело — не хрен соседу в ботинки гадить и думать, что тот сей грех не припомнит», — подумал Андрей и посмотрел на шкафчик, в который камердинер поставил новую, непочатую бутылку.
Таллин
Никитин выглянул в окно, решив, что сообщение он отправит через перекур. Дело было сделано, и он взглянул на часы — вот уже прошел час, как части Красной Армии вступили на территорию Эстонии, а кругом тишина и лепота, эти чухонцы явно не собираются воевать, хотя ультиматум и не выполнили. Но и не отклонили. Однако их это не спасет — пора кончать еще с одной капиталистической страной и присоединять еще одну советскую социалистическую республику. Вернее, сразу три новые советские страны, а вскоре будет и Финляндия, и Бессарабия, которую, как он знал, обязательно вырвут из кровавых лап румынской боярщины.
— Давно пора, — пробормотал Никитин, но настроение у него резко испортилось, и было от чего.
Пребывание красноармейцев в этих зажравшихся прибалтийских странах привело к резкому падению дисциплины. Среди бойцов стали ходить нехорошие разговорчики о том, что здесь живут сытно, нет колхозов, в магазинах можно все купить и задешево.
Еще бы — ведь рубль к двум кронам приравняли, хотя раньше одна к десяти целковым шла. Командиры в барахольство ударились, скупают все подряд. А некоторые эстонок на содержание в складчину берут — платят ей и пользуют девку вдвоем или втроем. И хоть бы раз, а то постоянно.
А те, кто женат, еще хуже — баулами добро супруги вывозят, продают, выручают рубли, снова сюда едут и еще больше покупают. Радуются, дуры, что в магазинах не убывает.
Ну, ничего, скоро с этим будет покончено, встряхнут всех хорошо, дисциплину подтянут, местных буржуев, офицерье да полицейских арестуют, лагеря для них давно подготовлены. Имущество конфискуют, вот и прекратится барахольство, мигом вспомнят, что они есть честные бойцы и командиры Красной Армии. Кто не захочет, так под трибунал махом пойдет! Миндальничать с такими никто не будет!
— Товарищ Никитин!
Дверь отворилась, и в комнату влетел помощник Иванченко. Лицо бледное, взгляд растерянный.
— Там солдаты и полиция! Броневик приехал. Вас к себе требует без промедления министр иностранных дел! Неотложно, и, простите, это его категорическое требование!
Никитин опешил — с чего это курат, обычно услужливый и трусоватый, таким наглым стал. Ну, он его одним махом отчитает, последние часы эта шкура на свободе ходит. Через неделю сапоги лизать будет, те, которыми их правительство под зад на свалку истории выпнут.
— Товарищ Никитин…
— Вот еще! Подождут!
И только рука полпреда протянулась к раскрытой коробке папирос, как от моря донесся оглушительный грохот — у борта советского эсминца, лениво отмерявшего путь, вырос огромный столб воды. А когда он опал, то корабль уже накренился на борт с надломленной от взрыва кормой.
Было видно, как на втором эсминце, стоявшем на якоре почти у входа, разом очнулись от дремоты — засуетилась команда, повалил из трубы дым. И снова ухнуло, на этот раз ровно посередке этого корабля. У борта выросли разом два чудовищных водяных столпа, а когда они упали, то корабля уже не было, только две его половины медленно уходили под воду.
И тут же Таллин словно сбросил с себя дремоту — застреляли из винтовок, застрекотали пулеметы, громко ухнули пушки. Из разбитого окна полетели на стол стекла. Никитин выглянул из-под шторы — тяжелый трехосный броневик шведской постройки, новейший среди бронированного эстонского хламья, что и бронетехникой язык не поворачивается назвать, грозно вращал башней, посылая снаряды в здание советского штаба, в котором уже начались пожары.
На тротуаре лежали трупы в знакомых гимнастерках, а к дому бежали, стреляя из винтовок, солдаты в ненавистных кепи. Никитин схватил со стола бумагу и порвал ее на клочки, а в голове запульсировало:
«Надо же, накаркал!»
Глава седьмая
«Раскурим трубку мира»
«Фельзеннест»
— Финны проводят скрытую мобилизацию, их армия приведена в боевую готовность. Начато минирование прибрежных фарватеров.
— Они боятся, что Сталин начнет наступление и против них?
— Да, мой фюрер! Усиление войск на Карельском перешейке идет, но не такое, как на границе с Эстонией. Скорее всего, у Москвы есть опасение, что финны выступят на поддержку эстонцев.
— А такое возможно, Манштейн?
— Нет, мой фюрер! Они слишком хорошо помнят «зимнюю войну». Да и правительство не желает снова связываться и подвергать города бомбежкам. Судьбу Таллина вряд ли хотят примерить к Хельсинки.
«И Роттердама», — мысленно закончил за генерала Андрей, припомнив голландский город, что был разнесен люфтваффе и сгорел в одном адском костре. Страшная участь для жителей!
— Литовская армия еще продолжает сопротивление, но их противник уже подошел к столице. Оккупационный корпус, на помощь которому были высажены десанты парашютистов, оказал не только ожесточенное сопротивление, но и сам разгромил литовские части. Президент Сметона, правительство, ряд подразделений час назад перешли прусскую границу и интернированы. К вечеру в Мемель отойдут и части двух дивизий.
— Почему мне не сообщили? Где Риббентроп?
— Я думаю, рейхсминистр еще сам не знает. Это произошло два часа тому назад — мне только самому сообщили, мой фюрер!
— Заварилась каша, — пробормотал себе под нос Андрей, крепко задумавшись.
— Латвийская армия рассечена, одна дивизия уже начала отход к северу, в Эстонию, другая к Риге. Двинск взят! Резервов нет — две другие дивизии и технические части ведут бои с оккупационным советским корпусом. Еще несколько дней, и организованное сопротивление прекратится. Однако продвижение советских войск идет медленно — латыши используют любую возможность для засад, минируют дороги.
— Блицкриг не вышел, началось медленное прогрызание, — Андрей отошел к столу, бормоча себе под нос. На шепот фюрера генерал уже не обращал внимания, за эти недели он полностью сработался с верховным главнокомандующим.
