— Блицкриг не вышел, началось медленное прогрызание, — Андрей отошел к столу, бормоча себе под нос. На шепот фюрера генерал уже не обращал внимания, за эти недели он полностью сработался с верховным главнокомандующим.
— В отличие от Латвии и Литвы эстонцам удалось к вчерашнему вечеру полностью разгромить оккупационный корпус. Захвачено свыше сотни исправных танков, несколько десятков боеготовых самолетов, большие запасы горючего, боеприпасов, снаряжения. В ближайшие часы начнется переброска 3-й дивизии под Нарву, а 4-й — под Тарту.
— Надо же, — искренне изумился Андрей. — С чего это у них такая прыть взялась, Манштейн?
— Они опередили противника в развертывании. Командный состав был захвачен еще на квартирах, части блокированы и тут же атакованы. Организовать сопротивление советские генералы не смогли, потому что были взяты под стражу или убиты. Два пехотных и один танковый батальон Красной Армии попытались перейти в контратаку, которая была отбита с большими потерями. Только на одних островах Моонзунда взяты в плен до пяти тысяч советских военных строителей, аэродром, несколько кораблей и транспортов, с десяток боевых катеров.
— Чудны дела…
— В первый день эстонцы потопили на таллинском рейде два советских эсминца и успели поставить минные заграждения на фарватерах, что привело к подрывам еще нескольких русских кораблей.
— Чем эсминцы потопили?!
— Атака подводной лодки, мой фюрер!
— «Калев» или «Лембит»? — Андрей решил щегольнуть осведомленностью, благо имел тогда, в прежней теперь для него жизни, в дороге разговор с одним старым эстонцем, который раньше служил на последней лодке.
А ведь на русские деньги их эстонцы построили, продав далекому Перу два «новика», которые были захвачены англичанами в Гражданскую войну и переданы «шибко могучему и страшному эстониш флоту». А на вырученные от продажи деньги те же британцы и построили позже две эти лодки.
— «Лембит», — Манштейн с удивленным видом ответил ему, выдержав паузу, которая потребовалась для подглядывания на листок с данными.
— Теперь на памятник его точно не поставят!
Непонятная фраза удивила генерала, который уже несколько раз поражался неожиданным знаниям Гитлера, его поразительной памяти. Работать с ним было хорошо — фюрер теперь не лез со своими приказами, только выслушивал информацию, полностью переложив на генерала руководство. Даже разрешил тому пользоваться своим именем для отдачи распоряжений.
— На северном участке, вдоль реки Нарова, эстонцы прочно удерживают фронт. На южном участке части Красной Армии вклинились до десяти километров, но наступление застопорилось. Я считаю, что эстонские позиции будут обойдены через Латвию, где продвижение советских войск произведено уже на большую глубину.
— Хорошо, Манштейн!
Андрею нравилось, что начальник штаба очень серьезно отнесся к его просьбе докладывать как можно более подробно о ситуации в Прибалтике. Его сообщения были чрезвычайно точны — немецкие генералы крайне дотошны в своем ремесле, есть чему хорошо позавидовать.
Нарва
— И когда эти красные появятся? Я замаялся ждать! — молодой солдат в еще не обмятом толком обмундировании сел на ящик и достал пачку сигарет. Вытряхнул несколько штук и щедро оделил ими товарищей, что уже почти сутки изнывали с ним в холодном, несмотря на летнюю жару, бетонном ящике дота.
— Не торопись воевать, Андреас, война от нас никуда не уйдет, — фельдфебель Артур Клатер выдохнул густой клуб дыма и посмотрел, как он вытягивается наружу через приоткрытый люк. Вообще-то в дотах настрого запрещалось курить, но в декабре прошлого года, в насквозь промерзшей бетонной коробке, они также курили, согревая ладони крохотными огоньками сигарет. Артур тогда прибыл в Страну тысячи озер добровольцем, отражать красное нашествие, и угодил в самое пекло.
Финский дот был намного больше, с двумя амбразурами для флангового огня, и их там было не пятеро, как сейчас, а двенадцать — одинадцать финнов и эстонец. Они не курили, согласно уставу, но только до боя, а потом задымили все, смотря безучастными глазами. С них лил струями пот, уши заложило от пулеметного грохота, глаза слезились от порохового дыма, а память услужливо показывала дымящиеся груды трупов.
«Иваны» озверело лезли волна за волной, пулеметы скашивали первые толпы, потом вторые, третьи — и вскоре подмерзшая болотина перед дотом была покрыта сотнями тел в куцых шинелишках. Его тогда это поразило — мороз, а красных послали на убой, не дав зимней одежды.
Так они и сидели, потрясенно качая головами, полчаса молчали, только курили да сплевывали. Нарушил молчание лейтенант Лехтонен, подняв серое лицо:
— Это храбрые ребята, но у них наверху определенно спятили.
Вряд ли красные командиры, что отправляли русских солдат на убой, были безумными — просто они так воевали, не жалея людей. А спятили как раз финны — двое пулеметчиков в их доте обезумели от кровавого кошмара, их пришлось связать и передать ночью санитарам, которые погрузили душевнобольных солдат на волокушу…
— Как думаете, господин фельдфебель, мы выстоим, отразим красных, как финны?
Иван Кондуров, единственный русский в доте, задал вопрос чуть дрожащим голосом. Молодой паренек, страшно ему, как и всем, — бой-то станет для них первым. Вот и спрашивает. А трусами не будут, знают, за что воюют, — посмотрели, как рюсся живут, такого врагу не захочешь.
Впрочем, «русские» здесь в разговорах были не в ходу, чаще произносили «красные» или «советы». Русские — те, кто жил издавна, или вышвырнутые красной волной двадцать лет тому назад — люто ненавидели коммунистическую власть. А потому драться настроились серьезно, ибо жалости от НКВД не ждали — если не расстреляют, то депортируют в такую сибирскую глушь, где даже волки от морозов гибнут. Эстонцев, может быть, и пожалеют многих, но не их — вступившие год назад красноармейцы называли всех русских жителей предателями. А потому есть за что воевать — командующий правильно сказал: «За свою землю и народ!»
Безансон
Гудериан недоуменно посмотрел на собравшихся офицеров штаба танковой группы, что стояли на маленькой террасе, с которой открывался прекрасный вид на старинный замок. Начальник штаба корпуса полковник Неринг загадочно улыбался, держа в руке листок бумаги.
— Герр генерал, разрешите вас поздравить с днем рождения! — с улыбкой произнес полковник, глядя на недоуменное лицо командующего.
— Спасибо, господа!
«Шнелле-Хайнц» вспыхнул краской и усмехнулся в ответ. Действительно, сегодня же 17 июня, день рождения, как же он запамятовал про свой личный праздник. А ведь офицеры о нем помнили.