– Да уж скажем. Долго, я думаю, ждать не придется… Газеты читали?
– Вы об установке? Читал, конечно… Канавокопатели…
– Значит у вас два – три дня….
Князь сжал товарищу руку и по-детски недоверчиво спросил:
– Правда?
– Правда!
Кося глазом в сторону – мало ли что могут подумать люди – первый освободил руку.
– Вы, князь, как пылкий влюбленный… Истомились?
Князь кивнул. Новость не то чтоб ошеломила – ждал он её, все к тому шло… Но все-таки как не жди, а если срок подходит и рубеж приближается, то нервы как-то по другому под кожей позванивают. Сколько пережито! Сколько вытерплено! Видно было, что сдерживает себя он, сдерживает желание вскочить на ноги и замахать котелком, привлекая мир к своей радости.
– Еще немного терпения. А Владимиру Валентиновичу скажите, что аппарат свой пусть держит в постоянной готовности. Все решится на этой неделе! Связь с Екатеринбургом есть?
– Есть. Красные должны были послать один аппарат сегодня, а второй – через день-два.
– Успеете?
– Успеем. Нам второй корабль очень пригодится.
…Болгарию господин Кравченко толком и не разглядел – что там увидишь с высоты, особенно когда не разглядывать красоты нужно, а, напортив, думать о том, куда сесть так, чтоб не поломать чего ненароком. А теперь, когда время появилось – смотреть было не на что.
Из головной части «яйца» он видел только кусочек берега – оплавленные камни и маленькие смерчики из пыли и морского песка. Никакой живой травки вокруг, конечно, не осталось. Ту малость, что росла когда-то на этом скорбном месте, его аппарат сжег при посадке. Сжег, а пепел вплавил в камни и теперь стеклянная проплешина окружала профессорский аппарат, словно капище какого-нибудь пустынного Бога.
Со стороны все это так напоминало полуугасшее кострище, что от одной этой мысли постоянно свербело в носу. Однако, как Владимир Валентинович не принюхивался, отовсюду тянуло не гарью, а цветочными ароматами.
В воздухе висел запах ракии, а поднимался он снизу, где за стальными стенами корабля прятались от жары офицеры десанта. Во чреве «Пролетария», недавно перекрещенного в «Святого Георгия Победоносца» и освященного митрополитом Софийским, сидели и лежали девять человек. Четыре казака, два авиатора и два морских офицера.
Прислушавшись к профессорским рекомендациям, людей для необычного дела отобрали по двум признакам – хороший вестибулярный аппарат и отменное владение холодным оружием. Летчики и моряки идеально подходили по первому пункту, а казаки-пластуны – по второму. У профессора, правда, были серьёзные основания надеяться, что ножами и шашками махать не придется, но и лишним это умение в их ситуации наверняка не окажется.
Немного особняком сидел только вчера прибывший из матушки-Москвы сотрудник краснознаменной лаборатории товарища Иоффе. Член организации нелегально работавший в лаборатории и еще не успевший сбросить с себя личину совдеповского служащего, еще не стал органической частью десанта, но в офицерскую компанию уже вроде как влился – ракию, во всяком случае, употреблял наравне со всеми… Кстати… Профессор наклонился и сказал в пока еще прохладную темноту:
– Вы там не злоупотребляйте, господа… Про печень не забывайте.
– Не беспокойтесь. Владимир Иванович. Мы меру знаем, – ответил за всех князь Гагарин. Голос его звучал бочковой гулкостью. От такого голоса веяло уверенностью. Профессор невольно улыбнулся.
– Вы, господа, земную меру знаете, а не небесную…
– А нам, профессор, все едино – у нас на все одна мера!
Год 1930. Май
СССР. Москва
…– Таким образом, товарищ Сталин, станция практически готова к научной работе. Она готова принять ученых… Что же касается рабочего модуля, то хочу сказать, что есть сложности. Технические сложности. К сожалению, многое упирается в особенности движения станции.
– Тут, если можно поподробнее, товарищ Цандер.
– В настоящее время станция не может самостоятельно менять орбиту.
– При чем тут «особенности движения станции»?
– Чтоб достичь нужного эффекта нам нужно будет маневрировать в пространстве и зависать над нужным участком поверхности Земли, но это осуществимо только после того, как станцию оборудуют собственными маневровыми двигателями… Так что пока что мы не всесильны.
Сталин вопросительно поднял бровь.
– Получается, что мы пока не можем реализовать наши планы, связанные с рабочим модулем?
– Я не посвящен в военные планы, однако в полном объеме аппарат может быть использован только в случае дооборудования станции собственными двигателями.
Сталин задумался. Несколько минут он прохаживался мимо Цандера и Менжинского и вдруг повеселев, повернулся к первому чекисту.
– А скажите-ка товарищ Менжинский, честные люди на Западе отреагировали на разрушения буржуазными правительствами?
– Разумеется, товарищ Сталин. Активно отреагировали.
Год 1930. Май
Британская империя. Лондон
… В этом месте Гайд-парка обычно собирались политики, то есть те, кого интересовала политическая составляющая человеческой жизни, поэтому странно было видеть тут проповедников. Рядом, плечом к плечу, с озабоченным видом стояли англиканский священник, упитанный православный батюшка и индиец в оранжевом саронге. Мистер Герберт Уэллс замедлил шаг в некотором недоумении, но Мария, точно знавшая куда надо вести великого писателя, потянула его за собой.
– Сюда, сюда…
– Но, дорогая…
– Сюда, – голос стал жестче, рука – тверже.
«И что в ней такого? – подумал в который уж раз автор «Войны миров» – но ведь есть что-то…»
Он любил эту таинственную женщину, а она… Она вела себя так, словно жила в другом мире– со своей логикой, своей моралью и своими собственными ценностями. И сегодня он оказался тут только потому, что его привела сюда она. Какое ему дело до бродячих проповедников? Мало ли их в Лондоне? Наверное нет. А тут, похоже собралась большая их часть.
Компания собиралась странная. Помимо лондонцев в кепи и котелках тут обретались какие-то африканцы, несколько ярких азиатов – японцев или китайцев – и с десяток смуглых сикхов.
Рука любимой направляла его именно к ним.
Они приближались, и с каждым шагом становилось слышнее выкрикивание маленького человека в мусульманской чалме, совершившего хадж.
– Пора прекратить религиозные распри! Когда уничтожаются наши общие святыни время ли думать о том, что нас разъединяет? Нужно объединяться и спасать то, что осталось от новых варваров!
Слушатели зашумели. Сенегальцы загремели навешенными на себя погремушками, но ходжа поднял руку, и они смолкли.
– Мы – члены «Общества Праотца Ноя» призываем всех верующих задуматься о том, почему Британское правительство отдало приказ разрушить священную для всех религий гору Арарат? Неужели пришли времена, когда Священные места трех религий можно безнаказанно подвергнуть поруганию? Сколько можно терпеть надругательство над святынями? Наши братья в Нью-Йорке и Париже ….
Год 1930. Май
Республика Франция. Париж
…Леон Блюм, лидер социалистической фракции республиканского парламента, эффектным жестом отбросил назад волосы со лба и обратился к залу.
– Наша фракция спрашивает у правительства: почему аппарат, принадлежащий французской армии, был использован для нанесения удара по святыне трех религий, горе Арарат? Разве Республика объявила войну Турции? Разве уважаемый парламент обсуждал этот вопрос и одобрил нападение? Кто ответит?
Каждый следующий вопрос звучал громче предыдущего, но когда парламентарии приготовились услышать возмущенный крик, на них обрушилась тишина. Мсье Блюм выдержал драматическую паузу, оглядел зал. Что справа, что слева, лица коллег выглядели озабоченно. Ни один из них – это он знал точно– не знал как обстоят дела на самом деле.
– Господа народные избранники! У нас разные политические позиции. Нашими убеждениями мы разделены на правых и левых, но каждый из нас выражает волю своих избирателей и реализует их права на руководство страной.…
Он потряс в воздухе воздетым пальцем.
– Поэтому никто из нас не может допустить, чтоб такие важные вопросы, как вопросы войны и мира решались помимо воли народных избранников! Именно через нас идет воля французского народа!
Голос его налился угрозой.
– От имени Парламента, от имени правых, левых и умеренных я требую объяснений у Французского правительства! Пусть оно объяснит нам свою позицию, и если мы не услышим разумных объяснений от руководителей наших вооруженных сил, то оно должно уйти в отставку! Нам не нужна еще одна Мировая война!
Последние его слова заглушили аплодисменты.
В ладоши хлопали и левые и правые.
Год 1930. Май
СССР. Москва
…Небо за начальственным окном голубело настолько ослепительно, что волей-неволей товарищ Ягода представил прожаренную солнцем Лубянку. Жара… Мучительно захотелось холодненькой сельтерской или кваса, на худой конец… Одинокое облако, медленно плывущее от одного края окна к другому, выглядело насмешкой. Генрих Григорьевич непроизвольно коснулся рукой потного затылка.
