Как бы там ни было, но в тени деревьев оттенок он имел слегка пепельный, даже сероватый, и это создавало такой диссонанс на фоне хрустально искрящихся от росы газонов, что мне стало тревожно.
Не знаю почему. Какое-то предчувствие.
С Валеевым мы проговорили почти полночи, пока не пришла очередь Риммы Марковны дежурить и она не турнула меня спать. И Валеева заодно.
Я шла и вспоминала наш ночной разговор.
Сначала он мне не поверил. Точнее даже не так. Он хотел показать, что не верит во всю эту «иррациональную ерунду». Дескать, он же материалист, атеист и всё такое.
А я не стала ничего доказывать. Молча пожала плечами и всё.
Я тогда перевела тему на Светкины успехи, начала рассказывать о подготовке к школе. Валеев выдержал пару минут, а потом-таки перебил:
— Ты шутишь, — настойчиво сказал он, заглядывая мне в глаза.
— Да нет же, Василий! — покачала головой я, — пойми, если Света не будет бегло читать уже сейчас, то в школе ей будет труднее. Я знаю, что там всему научат, но лучше…
— Я не о том, — перебил меня Валеев. — Ты это сказала, чтобы успокоить меня. Да?
— Нет.
— Я ничего не понимаю, — вздохнул он растерянно. — Расскажи мне.
— Ну ты же не веришь, — не согласилась я. — Давай будем считать, что этого разговора не было.
— Но он же был, — упрямо нахмурился Валеев, а потом неуверенно добавил. — Пожалуйста.
И я рассказала ему. Не всё, конечно. Он много расспрашивал. Обо всём: о жизни, о людях, о профессиях, о стране, о фильмах, о науке, о космосе… много чего мы тогда обсудили. Его поразил Интернет, компьютеры, роботы.
— Вот поэтому ты и дала маху с пишущей машинкой, — догадался он с легкой улыбкой.
Я кивнула.
— И румынскую стенку от югославской потому и не отличаешь… — продолжил он с усмешкой.
Я развела руками, мол, сорян.
Он еще много чего спрашивал, словно хотел напоследок узнать всё. Может, если бы он не стоял на пороге смерти, он бы мне не поверил. А когда человек уже одной ногой там, он хватается за любую соломинку. Мне сложно что-то сказать. Поэтому я делала все, что могла — рассказывала.
Я как раз пересказывала ему (кратко) о работе сетевых магазинов, как он опять меня перебил:
— А заешь, Лида, все эти твои знания из будущего могут очень пригодиться. Тебе. И Свете.
Он начал задавать вопросы. Много-много разных вопросов. Я отвечала максимально обстоятельно.
А потом нас разогнала спать Римма Марковна.
И вот я шла, погруженная во все эти мысли, как меня догнала Максимова.
— Привет, Лида! — поздоровалась она. — Ты не знаешь, куда пропал Роман?
— Привет. Какой именно роман? — не поняла я. — Я же «Анжелику» тебе еще месяц назад вернула. А больше ты мне не давала ничего.
— Да нет, ты не поняла, — хмыкнула Максимова, — Роман Мунтяну. Он пропал и уже второй день его нигде нету. Васька Егоров даже домой к нему ходил — так он и не ночевал дома.
— Может, загулял? — пожала плечами я, — парень он видный. Дело молодое.
— Кто? Мунтяну? — хохотнула Максимова, нервно, — чтоб загулять — это девушке цветы дарить надо, конфеты, мороженное. А он же за копейку удавится.
Я не стала разубеждать Максимову. Промолчала.
— Тебе помочь с письмами? — вдруг спросила Максимова. — У меня сейчас времени свободного по вечерам много, могу ответы писать.
— Нет, Евдокия, уже не надо, — покачала головой я с кривоватой ухмылкой. — Иван Тимофеевич девушек-практиканток подключил. Они с удовольствием переписываются. Так что там всё хорошо.
— Ясно, — разочарованно сказала Максимова. — Ну, если вдруг моя помощь понадобится…
— Больше не понадобится, — слишком, наверное, резковато ответила я и первая вошла на проходную депо «Монорельс».
Сегодня Щука была занята, меня не трогала и день прошел отчасти спокойно.
Когда я вернулась домой, Римма Марковна торжественным шепотом сообщила:
— Развод Василию Павловичу с этой Юлькой оформили!
Это была хорошая новость.
Валеев был дома, ему стало чуть лучше, но на работу он не ходил. Доктор запретил.
Дежа-вю. Я снова сижу у него в кабинете, и мы опять разговариваем.
— Знаешь, Лида, — сказал он. — Пока ты была на работе, я тут много думал… И набросал план. Для тебя. И для Светы.
Я удивилась.
— Закрой дверь, только плотно, — усмехнулся Валеев и глазами показал на дверь. Я подошла к двери.
— Я же только спросить хотела — вам на ужин шарлотку готовить или запеканку? — звенящим от возмущения голосом выпалила Римма Марковна из коридора.
— Шарлотку!! — хором воскликнули мы с Валеевым и рассмеялись.
Я закрыла дверь. Плотно.
— Вот смотри… — Валеев открыл тетрадь и начал рассказывать.
Весь вечер мы с ним обсуждали стратегию нашей дальнейшей жизни. Нашей со Светой. Без Валеева.
А потом в дверь постучала Римма Марковна и сердито позвала нас ужинать.
Так прошло три дня. Я ходила на работу, постоянно в какой-то суете. Щука периодически то срывалась на меня, то игнорировала. Но мне было не до этого: Валееву становилось всё хуже.
В четверг нас расписали. Знакомый Валеева, некто Юрий Анатольевич, важный толстячок в хорошем строгом костюме, прибыл к нам домой (я говорю «к нам», потому что как-то незаметно я стала считать этот дом нашим. Сама даже не заметила, как), и всё быстро оформил, вежливо, но слегка скомкано, поздравил нас и отбыл восвояси.
Так я стала женой Валеева.
Фамилию я оставила себе старую — Горшкова. А Светке взяли двойную — Валеева-Горшкова. Так мы с мужем решили.
Римма Марковна была на седьмом небе от счастья, сперва она всё пыталась заставить меня надеть свадебное белое платье (чтоб как у людей было). Платье она выпросила у какой-то знакомой, от ее старшей дочери. Но я отказалась. Римма Марковна сначала даже слышать мои отказы не хотела, но я ее таки убедила, что Валееву нельзя волноваться, поэтому у него не должно быть поводов для сильных эмоций — ни плохих, ни хороших.
Вроде поняла и даже не ворчала. Почти не ворчала. Но праздничный стол у нас был. И даже огромный «Киевский» торт. Так что отметили
