— О мои братья! — раздув ноздри, произнес Форгайл и завыл, встав на корточки, и вой его, грозный и беспощадный, дружно подхватили волки. — Вперед же! — прорычал друид, из раскрытого рта его капала на землю слюна. — Вперед, вы чуете куда. Разорвите там всех, мои братья! Вперед!
С этим криком он, не вставая на ноги, бросился к лесу и несся так с изумительным проворством. А за ним с горящими в лесной тьме глазами неслась и вся стая.
— Однако, дела, — приоткрыв дверь, изумился Ульва и, дрожа от страха, принялся лихорадочно рассуждать, как ему дожить до утра. Выходить из хижины что-то не очень хотелось.
А волки неслись во главе с друидом. Неслись мимо деревьев, перескакивая овраги, неслись по болотной гати, забрызгивая шкуры ряской и тиной, неслись, чтобы сеять смерть…
И они принесли смерть.
Рыча, ворвались в землянку, и Немой не успел даже проснуться, как из разорванного горла его густыми толчками потекла кровь. И волки рвали его на куски, еще живого.
Стоявший снаружи Ворон тут же схватил рогатину и отпрыгнул к ели. Один из молодых, волк-трехлеток, прижав уши и зарычав, бросился на разбойника и промазал, на лету щелкнув пастью. Ловко уклонившийся Ворон тут же распорол ему брюхо, и дымящиеся сизые кишки упали в красные заросли папоротников. Миг — и еще один зверь, завизжав, рухнул с распоротым горлом. Но остальные алчущие крови бестии уже окружили человека ровным полукружьем. Их смрадное дыхание чувствовалось со всех сторон, рядом, и так же отовсюду желтели глаза.
— Ах, курвы… — выругался Ворон и, размахивая рогатиной, с воплями бросился на прорыв. Волки расступились, чтобы тут же навалиться сзади. Однако Альстан Ворон был не так глуп. Чуть пробежав, он резко развернулся, отскочил назад и, опершись на рогатину, проворно взобрался на ближайшее дерево, где и уселся на крепком суку.
Озадаченные волчищи, рыча, пытались в прыжке достать его ноги. Один из них, самый проворный, с белой, галстуком, грудью и желтоватым хвостом, подпрыгнул выше всех и… со всей силы получил удар кулаком по загривку. Такой силы, что серый, упав на землю, тут же испустил дух. Волчары заходили кругом.
— Что ж. Настала моя пора, — тихо прошептал монах, наблюдавший побоище из тени деревьев. Нагнувшись, он взял прислоненный к стволу сосны лук. Послюнявив палец, деловито попробовал ветер. Наложил стрелу, прицелился…
Вжжжик!
Сшибленный с дерева Ворон кулем повалился на землю. Волки быстро бросились на него, стуча клыками…
— Стоять! — тихо сказал им друид, и звери замерли, послушно прижав уши. А Форгайл в образе добряка-монаха медленно подошел к несчастному — стрела попала тому в горло — и, пошарив за пазухой, вытащил некий предмет, завернутый в грязную тряпицу… — Он! — прошептал друид и, обернувшись к терпеливо ждущим волкам, разрешил: — Рвите!
Раздалось злобное рычание, и все вокруг быстро забрызгалось кровью.
— Камень Лиа Фаль опять у меня. — Обрадованный, друид возвращался назад. — Теперь остался ярл. И если этот подонок Ульва нанял стоящих людей, то и с ярлом все будет в порядке… О, боги! О, Кром Кройх, о, Дагд, о, Моргана! Клянусь, скоро вас ждут достойные жертвы! Клянусь! Клянусь! Клянусь!
А волки, рыча, рвали жертву, из пастей их стекали тягучие слюни. Вот один из них, насытившись, поднял окровавленную морду к луне и завыл. А вскоре выла уже вся стая. Это был вой победителей, громкий и страшный, словно бы подтверждающий слова клятвы друида.
Глава 14
ШТОРМ БИТВЫ
Октябрь 856 г. Ирландское море
Я вижу знамена — предвестье сраженья,
Что реют, как птицы,
В обличье несчетных цветов.
Предания и мифы средневековой Ирландии. «Борома»
Утром, едва рассвело, кнорр «Око Единорога», отдав швартовы, вышел в Ирландское море, взяв курс на Дуб-Линн — поселение, основанное лет тридцать назад знатным норвежским хевдингом Торкелем. Подняв парус, поймали попутный ветер, и судно, тяжело переваливаясь на волнах, неожиданно быстро пошло на запад, сзади в корму кораблю били лучи восходящего солнца.
Трэль и отец Деклан проснулись рано. Помолились да съели лепешку — одну на двоих, — подивившись расписному шатру, стоящему рядом. Из шатра раздавался молодецкий храп. Внизу, между носом и кормой, располагалась палуба с большим квадратным проемом, ведущим в трюм и тщательно закрытым коровьими шкурами. Что делалось на кормовой палубе, было не видно — мешал парус, тень от которого падала на нос и волны впереди корабля, но паломники слышали распоряжения кормчего, стоящего у широкого рулевого весла, как и положено, у правого борта. Тяжело протопав, поднялись — а скорее, взбежали — на носовую палубу моряки, схватились за носовые весла. Загребли, повинуясь крику кормчего, огибавшего мели. Дернувшись, судно чуть повернуло влево, затем снова выправилось и, выйдя на прежний курс, ходко пошло вперед. Утирая пот, моряки вытащили тяжелые весла и положили их на палубу, рядом с бортами. Кормчий что-то одобрительно закричал им с кормы.
Его крики разбудили Хельги. Выбравшись на палубу, молодой ярл громко приветствовал кормчего — дюжего широколобого мужика с красным лицом и густой, растрепанной ветром бородищей непонятного рыжевато-пегого цвета, одетого поверх туники в теплый ирландский бовин — длинную шерстяную куртку с поясом. Звали его Эддриком, а прозвище было — Секач, он и в самом деле напоминал огромного рассерженного кабана, особенно когда скалил зубы. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому Эддрик Секач считался лучшим кораблеводителем в Честере и был одним из немногих, кто осмеливался выходить в море в одиночку. Впрочем, зная курс как свои пять пальцев, Секач — как ходили слухи — мог запросто уйти от любого пирата. Хельги, кстати, подобным слухам не очень верил — уж слишком несопоставимые скорости у драккара и тяжелого кнорра. Скорее всего — об этом тоже поговаривали втихомолку, — Эддрик делился с пиратами кое-какой информацией. Потому его и не трогали.
Поплотнее запахнувшись в плащ — чай, не лето, — ярл взглянул на небо, голубое, с белыми кучерявыми облаками, похожими на снежные башни. Ничто не предвещало бури. Впрочем, и путь был недалек. Дня два. Вполне можно было успеть в промежутках меж страшными осенними штормами, хозяин кнорра Седрик вовсе не собирался прекращать торговые операции в угоду погоде. Берег давно скрылся из виду, но судно не сбавило хода. Лишь кормчий время от времени ворочал веслом, ориентируясь по солнцу, по косякам серебристой сельди, по серовато-белым птицам-глупышам, что всегда чуют землю. Как и любой викинг, Хельги тоже умел пользоваться всей этой премудростью и с ходу угадал в Эддрике опытного кормчего. А такие всегда пользовались уважением.
