После стрельб была еще одна тренировка. Два семеновца по очереди стреляли в императора холостыми, а он пытался отпрыгнуть в сторону уже после нажатия на спусковой крючок, но до выстрела. Тут результаты были средние. То есть иногда получалось, иногда нет.
Ближе к вечеру Новицкий съездил посмотреть, что за площадку подобрали бабкины люди. И остался доволен – все требования были соблюдены в точности. Ближе чем на двести метров на колесах к ней не подъедешь, кусты мешают. Справа – бурьян, слева Яуза, а за ней болото. Происходящее здесь можно увидеть, только если находиться совсем рядом, а заметных тропинок тут нет, то есть просто так здесь никто не ходил. Сзади и спереди рощицы.
Сергей прикинул, как на фоне стволов и листвы будет смотреться его серо-зеленый кафтан, и остался доволен – расцветка была подобрана правильно. Вроде нормально, можно говорить, чтобы начинали выкашивать траву, а то она тут местами почти до пояса. Что ж, пока все идет хорошо, остается только не напортачить в самом конце.
Ужинал царь в компании цесаревны. Елизавета сейчас жила в Лефортовском дворце, но вся ее свита была отправлена в Ново-Преображенский, дабы не путалась под ногами. Сергей ел с аппетитом, женщине же кусок если и лез в горло, то с большим трудом. Она долго мялась, но наконец решилась спросить:
– Петя, ты думаешь, что сегодня ночью на нас не нападут? Во дворце же совсем мало солдат!
– Во-первых, их много, они просто не торчат на виду. А во-вторых, с чего это ты решила, будто на нас кто-то станет нападать? Тем более сегодня.
– Но ведь ты сам говорил…
– А ты припомни, что именно. Штурма Лефортовского дворца я тебе точно не обещал. В общем, успокойся – никто на нас нападать не будет. Ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра. Наоборот, это мы на всех нападем и одержим блестящую победу.
– Как, и я тоже? – слабо улыбнулась Елизавета.
– Это на твое усмотрение. Разумеется, ни стрелять, ни колоть-рубить от тебя не потребуется, но помочь ты мне точно сможешь.
– Конечно, Петя, я помогу, ты только скажи как!
– Обязательно скажу, но чуть позже. А пока пересядь поближе, пожалуйста. Или прямо сейчас ляжем? Никаких других дел у меня на сегодня не запланировано.
– Ох, это, значит, такое сложное дело, которое надо заранее на бумагу писать? – захохотала Елизавета, вообще быстро переходящая от грусти к веселью и обратно. – Видела я твои планы, как там все расписано. Пункт первый – то-то, если не вышло, то смотри туда-то, а коли получилось, то переходить ко второму. Так что у тебя там первым пунктом?
– Поцеловаться.
– А если не выйдет?
– Собраться с силами, сосредоточиться, отринуть все не относящееся к делу и повторить попытку.
С утра Сергей переоделся в семеновский мундир и в компании четырех солдат проехался по маршрутам всех своих завтрашних перемещений, просто на всякий случай – а мало ли? Вдруг там успели вырыть какую-нибудь яму, и придется тратить время на раздумья, с какой стороны ее лучше объехать. Потом еще потренировался в стрельбе из ружья и нагана, а после обеда – в уклонении от выстрелов. Зрение у молодого человека было отличное, почти двести процентов, так что иногда ему удавалось увидеть даже начало движения бойка. Но все-таки чаще сигналом о том, что сейчас прозвучит выстрел, была струйка дыма с запальной полки. На этом тренировки закончились, и можно было приступать к выполнению самого плана.
Ужинал император необычно рано и в компании Анастасии Ивановны. Поев и выслушав доклад, из коего следовало, что Голицын безвылазно сидит дома, чувствует себя сравнительно неплохо и вроде никаких воинственных приготовлений не производит, Сергей сел писать письмо. Черновики к нему были составлены еще в дороге, так что много времени это не заняло. И вскоре из Лефортовского дворца один за другим выехали четыре всадника. Первый вез пакет Михаилу Михайловичу Голицыну. Трое оставшихся должны были доставить устные сообщения Миниху, Остерману и владыке Феофану.
Этим вечером старый генерал-фельдмаршал чувствовал себя плохо. И не столь телесно – уже второй день как постоянная грызущая боль в животе вроде ослабла, – сколь душевно. Змееныш вывернулся, остался в живых, победителем вернулся в Москву и сейчас наверняка готовится добить своего врага, хоть верные люди и не докладывали ничего такого. Мол, мальчишка как приехал, сразу окунулся в свои обычные забавы – бегает и стреляет с солдатами. Но нет, не так он прост, наверняка уже догадался, по чьему приказу сгорел дом в Сарском. И значит, генерал-фельдмаршалу оставалось только готовиться к смерти, которая, тут и к гадалке не ходи, наступит раньше, чем предрекал доктор Бидлоо, и будет несколько мучительнее. Может, попробовать самому прибить змееныша, раз это не вышло у исполнителей?
Будь у него хоть самый малый шанс, генерал-фельдмаршал так и поступил бы, но он хорошо понимал, что никакого шанса нет. Слишком уж хорошо охраняют Петра, попытаться можно было только там, где охрана ослаблена, но и то ничего не получилось. Убийца его брата, торжествуя, ведет Россию в пропасть, и единственный понимающий это человек ныне бессилен.
Невеселые думы прервал дворецкий, осторожно постучавший, а потом бочком зашедший в покои.
– Ваше сиятельство, вам письмо от самого государя, – осторожно пискнул он.
– Оставь на столе и иди вон, – приказал Голицын. После чего встал, ожидая привычного наката боли, но почти ничего не почувствовал. Вздохнул и надорвал конверт. Это как же, ему просто приказывают самому явиться к месту ареста? Что-то непохоже на Петра, уж тут-то он точно не поленился бы сам приехать во главе своры своих семеновцев: бешеной собаке семь верст не крюк, а за спинами солдат мальчишка чувствует себя в безопасности. Как это он упустил такой случай покуражиться?
Однако по мере чтения письма генерал-фельдмаршал все больше и больше впадал в недоумение, а под конец просто перестал что-либо понимать.
Начал император с заявления, что ему известна роль Голицына в недавно состоявшемся покушении. А дальше Михаила Михайловича хоть и холодно, но вежливо приглашали в гости – прямо сейчас, пока это ему позволяет здоровье. В этом ничего такого уж удивительного не было, оно начиналось потом. Как там он пишет?
«Тоскливо, наверное, умирать с сознанием, что все усилия впустую, я остался жив и следовать ни за тобой, ни тем более впереди тебя не собираюсь? Не скажу, что сочувствую, но тем не менее вполне понимаю. И из соображений, которые пока освещать не стану, дам тебе шанс взамен бездарно твоими людьми упущенного. Хочешь меня убить? Убей! Но не сегодня вечером, а завтра утром. О том же, как будет происходить оное действие, я хочу поговорить прямо сейчас, не откладывая. Разговор состоится при свидетелях, но даю императорское слово, что после него ты останешься свободен, и сможешь, поговорив со мной, отправиться хоть домой, хоть куда душа пожелает. Вот только глупостей совершать не надо, душевно тебя прошу. Не бери с собой оружия, его все равно мои люди заметят и пустить в дело не дадут, получится только лишний позор на твои седины. Помни, сегодня – лишь разговор. Дело – завтра. Шанс у тебя, повторяю, будет. Ежели хочешь его упустить – бог тебе судья, и гораздо скорее, чем это предсказывал уважаемый профессор Бидлоо».
