С первых же секунд я потрясен. Оказывается, то ли сам Димыч, то ли кто-то из его подручных усовершенствовали проектор, и усовершенствовали весьма. Фильм, конечно, немой, но Рукавишников-чокнутый нажимает на какой-то рычаг, и в зале раздается торжественная, величавая музыка. Если я не ошибаюсь, это что-то из «Садко» Римского-Корсакова. Под эту музыку всплывают титры:
«Широка и обильна русская земля».
На экране колосящиеся поля, по которым идут бесконечные цепи косарей. Связанные снопы от горизонта до горизонта. Нефтяной фонтан, надо полагать, — Баку, вагоны угля — Донбасс, панорама ярмарки — Нижний Новгород.
«Счастливо и богато живет русский народ под мудрым призором своего государя».
Рукавишников снова нажимает рычаг, меняя пластинку (или что там у него? Ролик? Валик?) с записью, и теперь гремит русская плясовая. На экране — счастливые лица, деревенская свадьба, веселье рабочих в день зарплаты, крестины. Масленичные гулянья, катания с гор… Еще нажатие рычага — музыка сменяется чем-то более изысканным. Эдакое попурри из бальных танцев. Бал в каком-то то ли дворянском, то ли купеческом собрании. Бал в гимназии. Бал в военном училище… А вот веселые покупатели в лавке, радостные крестьяне везут муку с мельницы — битком набитые мешками возы. По Волге проходит нарядный пароход. И, наконец, появляется «виновник» — покойный Александр III. Здорово загримировали: я даже подумал сперва, что съемка — документальная. Музыка в очередной раз сменяется. Нечто классическое. Император с мудрым видом выслушивает доклад сановников, а вверху экрана появляются размытые фабричные и сельские пейзажи, многочисленные толпы людей… Вот он напряженно склоняется над картой России, и сквозь нее начинают проступать виды железных дорог с мчащимися поездами, реки с караванами барж, проселки с вереницами обозов. И снова пейзажи: сельские, городские, тайга, горы, пустыни…
«Наследник всегда готов помочь государю. И он, и его супруга не знают большей заботы, чем о благе земли русской!»
— Милый, — жаркий шепот Моретты, — милый, я не помню, где это было?
На экране мы с Татьяной посещаем какую-то воинскую часть. А вот мы с ней в больнице, навещаем скорбящих. Вот мы в поле, беседуем с крестьянами и крестьянками. Вот я в цеху, видимо, — в конструкторско-модельном, принимаю участие в споре каких-то молодых людей с одухотворенными лицами и горящими глазами. Вокруг развешаны схемы, диаграммы, а на столике стоит модель некоего аппарата, мне не известного. Вот мы в окружении рабочих и инженеров, а вот Моретта одна, в женской гимназии. Вот мы на каком-то празднестве, а вот Татьяна, снова одна, принимает участие в крестинах. Ей протягивают младенца, она улыбается доброй улыбкой…
Однако! Парню удалось использовать возможности немого кино на всю катушку! Каждый жест, каждое мимическое движение лица несет свою смысловую нагрузку. Звук как бы и не нужен: все понятно без слов. Молоток!
Но я отвлекся, а на экране уже все изменилось. Из темноты наплывают титры:
«Но у нашей Родины есть враги!»
В кадре — панорама Лондона…
«ВРАГИ!»
Мешки денег и какие-то темные личности в сюртуках, надо полагать — банкиры. Их сменяет зрелище марширующих английских колонн, британский военный флот…
«ВРАГИ!!!»
На экране — королева Виктория. Перед ней карта России, в которую крайне несимпатичные личности во фраках, с орденскими лентами втыкают британские флажки в районы Донбасса, Баку, куда-то в Среднюю Азию.
«Они хотели бы разделить нашу державу, разорвать ее на клочки, закабалить и поработить нас!»
Камера показывает вереницы скованных людей, которые что-то делают, дружно взмахивая мотыгами.
«Но Россия сильна и могуча!»
Поворот рычага, и звучит «Гром победы». В парадном строю стоят русские войска. Камера плывет мимо пехотинцев, кавалеристов, казаков. Бесконечные ряды пушек. А вот и наши крейсера под Андреевским флагом режут штевнями морские волны…
«Народ единодушно готов защитить свою Родину».
Сцены проводов в армию. Из деревень, городов, с гор и долин, из лесов и степей идут новобранцы. Сперва их провожают благообразные старики с окладистыми бородами, картинные инвалиды с Георгиевскими крестиками на вылинявших шинелях, потом — вагоны-теплушки, в которых молодые парни пляшут под гармошку, поют, задумчиво курят, сидя у открытых дверей, обозревая леса, реки, тучные нивы и не менее тучные стада, и, наконец, их тепло встречают улыбчивые офицеры и унтера, жмут руки, похлопывают по плечам. Вот новичкам помогают обживаться в казармах, вот их первая примерка обмундирования, первый обед в столовой…
«Мы готовы дать отпор».
Кажется, эти кадры я узнаю: наши учения. Точно! Вот рассыпались цепью стрелки, вот палят орудия, вот несется казачья лава.
«Но в семье не без урода».
Господи! Да ведь это «милые» родственнички: «дядя Вова», Сергей Александрович, «дядя Коля», кузены… Они пьют, танцуют, развлекаются. Кадры, очень может быть, что и документальные: охота великого князя Николая Николаевича-младшего, кутеж «дяди Вовы» с гвардейскими офицерами, Сергей Михайлович рыбу удит… О-па! Если и была документальная съемка, то она кончилась: Сергей Александрович преувеличенно нежно целует своего адъютанта… Музыка становится тревожной. Появляются титры:
«Что мне Русь, лишь бы елось досыта и пилось допьяна!»
О! Сцена заговора великих князей. В мрачной полутемной комнате собрались Романовы. «Дядя Вова» разглагольствует, обращаясь то к остальным, то к кому-то, кто остался за кадром:
«Мы не желаем ничего менять! Мы — Романовы, и нас должны ценить уже за это! Как он смеет мешать нам жить так, как мы хотим?!»
Остальные Романовы бурно одобряют зажигательную речь Владимира. А Сергей Александрович вскакивает и орет с перекошенным лицом. На экране титры:
«И щенка его окоротить!»
Остальные Романовы тоже вскакивают. Крупным планом стиснутые кулаки. Безумные глаза. Распяленные рты:
«ОКОРОТИТЬ!!!»
А ловко он это подвел. Вот зритель видел Императора и цесаревича в трудах, в заботах о благе державы, а вот развлекаются дармоеды. которым все эти государевы заботы — по барабану! И их покой готов нарушить мудрый государь… Сразу поверишь в заговор. Да-а, СМИ — великая вещь! Если фильм и дальше так же разумен и толков, то лет через пять-шесть после его выхода на экран даже старые царедворцы будут качать головами и спрашивать себя: «И как это мы, старые дурни, заговор-то проглядели?» Ну, у Димыча и братец! Эйзенштейн, блин!
