в чужой город, в чужой стране – окунать!
– Государь! Беда! – послышался голос Авраамия Палицына.
Услышав крик, государь только грустно вздохнул и начал стряхивать ферязь обратно, на руки слуг – коли старец орет, верно, вместо праздничного платья поддоспешник придется вздевать. И впрямь, в келию настоятеля, превращенную в царскую опочивальню, ворвался запыхавшийся Авраамий.
– Чего орешь, старче? – поинтересовался царь. – Шведы на нас напали?
– Ляхи! – выкрикнул старец и закашлялся. Чай, не вьюноша, чтобы бегать. Слуга, не дожидаясь приказа, протянул иноку корец с водой, и тот, испивши, продолжил: – Ляхи верстах в трех от посада!
– Мать их так! – ругнулся Даниил Иванович. Вот уж только ляхов им сейчас не хватало! Откуда и взялись? Ладно, откуда – потом можно разобраться. – Еропкин где?
– Он дозоры решил объехать. А с ним вместе Горн – генерал свейский, – уже спокойным голосом доложил старец. – Опаска была, что как пир начнется и начальство уйдет, так чтобы между нашими и свеями не вышло б чего. Решили подальше друг от друга развести.
– Ясно, – кивнул царь.
Можно дальше не объяснять. Караулы – русские и шведские, выставленные вокруг обители и посада на несколько верст, располагались друг против друга. Драк между ними покамест не было, но опаска была. Но чего ж он сам-то поехал, главный воевода?
– До самого дальнего дозора доехать не смогли, ляхов узрели. Навскидку – с тыщу, не меньше. Еропкин с Горном кого могли, подняли – да навстречу ляхам пошли, а к нам гонца прислали. Что прикажешь, государь? Я уже от твоего имени велел тревогу играть…
– Значит, так, – задумался на краткий миг государь. – Посылай в Тихвин людей. Всех, кто в посаде, в карауле, – немедленно сюда. Шведы там, русские, без разницы. Еропкина, паразита, коль жив останется, – сам прибью! Отца настоятеля ко мне, – приказал Мезецкий слуге. – Пусть начинает народ размещать. – Повернувшись к другому, велел: – В трапезной, чай, уже и яства по столам разложили… Беги и туда и скажи – все, что хранится может, – соления да копчения всякие, – пусть со столов уберут. Кто знает, сколько в осаде просидим? А жареное-вареное – пусть остается.
Разогнав народ, государь попытался вспомнить – где у него доспехи? В былые-то времена всегда знал, где что лежит. А теперь вот без слуги не найти. Хорошо еще, что перевязь с саблей повешена на гвоздик, у самого входа. Ну и царская шуба.
Даниил Иванович неспешно вышел из келии, привычно обернулся к образу Христову, висевшему над входом, перекрестился на икону, потом – на купола Успенского собора и пошел к Надвратной башне. Следом за ним пристроились пять рынд – не светлооких юнцов с посеребренными топориками, а крепких мужиков с бердышами и пистолетами (Смышленов отбирал лучших!).
У деревянной Надвратной башни, где была смотровая площадка с двумя пушками, а еще выше – надвратная церковь, кипела работа – иноки тащили наверх каменные ядра и мешки с порохом. Государь, дождавшись, пока монахи не выйдут, пошел наверх.
На смотровой площадке уже возился «наряд»
– два неулыбчивых инока и четверо послушников. Один из рясофорных пушкарей открыл было рот – верно, чтобы послать непрошеных гостей обратно, но, завидев государя, только поклонился.
– Тесновато тут, – посетовал государь, оглядывая площадку. – Вниз ступайте! – приказал своим рындам. Видя, что мужики мешкают, повысил голос: – Ступайте, да внизу и караульте! Никто меня тут не съест.
– Не сетуй, государь, а не можем мы уйти, – покачал головой старший. – Мнихов этих мы не знаем, можем ли им доверять – тож не ведаем. Не взыщите, святые отцы, – обернулся старший к инокам.
– Ладно, – усмехнулся один из рясофорных пушкарей. – Дело, сыне, делаешь – и ладно. Токмо под ногами не крутитесь.
– Не будем! – отозвался за своих телохранителей государь Всея Руси.
От Успенской обители до посада, растянувшегося вдоль речки Тихвинки, полверсты. Если народ долго копошиться не будет – успеют до ляхов в стены обители войти.
Даниил Иванович с облегчением в душе узрел, что к вратам обители, пешими и конными, уже подходят его ратники. Следом выдвигаются шведы. Впереди – небольшой отряд конных, потом еще один, побольше, со знаменами – верно, Густав со свитой и охрана, а уж потом – пешая колонна. «А кормить-то их чем?» – хмыкнул хозяйственный государь, но успокоился, завидев шведский обоз, в плотном окружении мушкетеров, а следом – еще и с десяток пушек.
Один из мнихов-пушкарей вздохнул:
– Вот ведь, идут, ироды… А руки-то так к запальнику и тянутся. Эдак, чтобы по старой-то памяти, да ядрышком в свеев, и зае… – закашлялся инок. Прокашлявшись, посетовал: – Вот, залепил бы им, а нельзя! Все ныне перемешалось. То дружимся, то бьем друг дружку, теперь вот – снова дружимся.
– Так вот, отче… – усмехнулся государь. – Не один раз уж перемешалось. И дружимся, и бьемся. И иноки, вместо того чтобы Богу молиться, ядра в пушки запыживают.
Полюбовавшись, как четко идут шведы, Даниил Иванович кивнул рындам:
– Кто-нибудь, быстренько вниз, коня мне подведите. Пошли шведов встречать.
