Явившийся с привычным утренним докладом Корней добавил новую порцию дегтя в сладкий ночной мед. Твердята и в самом деле пытался проникнуть в повозку Виданы, но дозорные-смольцы со своими цепными псами общими усилиями сумели отбиться от него. Дарника одновременно и разозлила, и восхитила ложь ночной обольстительницы. Это же надо: действовать решила сразу и вдруг, чтобы он просто ничего не успел сообразить о нежелательных для себя как князя последствиях.
Разумеется, ночное похождение Виданы не осталось незамеченным в утесном стане, и Рыбья Кровь беспрестанно ловил на себе пытливые взгляды как воинов, так и женщин. Единственный, кто нарочито не смотрел на князя, был Твердята. Видана тоже держалась особняком, но при этом ухитрялась ему совсем по-девчоночьи строить издали глазки, что тоже не ускользало от внимания окружающих. Ну что ж, ты свое за это получишь, зло решил Дарник.
Сразу после утренней трапезы он, не давая никому расходиться, занялся распределением обязанностей.
– Что же ты позволил Видане командовать вами, мужами, как малыми детьми? – обратился он к вожаку смольцев Дулею.
– Да она сама… Она и раньше… Я в веже за главного остался, когда она поехала… – неловко мямлил тот.
– Он не виноват. Я сама стала распоряжаться. Он хороший вожак, – вступилась за Дулея Видана.
– Ты это говоришь сейчас как воевода или как просто вдова полусотского? – холодно спросил князь.
– Я даже не знаю. А какая тут разница?
– Если ты меня перебила как воевода, то тебя сейчас разденут и привяжут на сутки к позорному столбу. Если как вдова, то впредь будешь молчать, пока тебя не спросят.
Лицо Виданы пошло пятнами от обиды, пару раз она открывала было рот, но так ничего и не рискнула сказать.
– Ты же, Дулей, если позволишь еще в своей ватаге кому-то распоряжаться, не только слетишь с вожаков, но год будешь носить женское платье.
Гриди встретили обещание князя дружным хохотом.
– Тем, кто остался без напарника, сегодня же найти себе пару, – продолжал Рыбья Кровь. – Это всех касается, – князь выразительно глянул на Твердяту. – Иначе будете получать наказание в тройном размере. Видана же, раз так любит командовать, будет у нас вожаком женской ватаги, а то, боюсь, мне самому с ними никак не справиться.
После того как все было окончательно распределено, оставалось лишь развести всех по работам, но тут возникла новая закавыка. Оказалось, что всю неделю гриди только о том и мечтали, чтобы не походить на ромейских рабов в каменоломнях. Грива так при всех и высказал:
– Для вчерашних смердов и людин долбить землю сподручнее, чем княжеским гридям.
– А вам что? – слегка нахмурился Дарник.
– Нам дозоры, охота, рыбная ловля, заготовка сена и дров, – как давно обдуманное, перечислил воевода.
Рыбья Кровь чуть призадумался:
– Хорошо, пусть будет по-вашему. Только тот, кто строит селище, будет в нем и хозяином. Будет занимать лучшие каморы, принимать добытые вами припасы, выдавать вам харчи и ругать вас за утерянные наконечники стрел.
Теперь пришла очередь скрытно поулыбаться смольцам. Сами того не желая, гриди достигли обратной цели: вместо того чтобы возвыситься над ополченцами, приговорили себя к положению бездельников-охотников.
– Почему ты мне не отдал ватагу смольцев? – сразу после сборища упрекнул князя Корней. – Кто я теперь: хорунжий без хоругви, без сотни и даже без ватаги?
– Забудь наши прежние войсковые чины, – спокойно посоветовал Дарник. – Покажи свое превосходство в простой жизни и станешь вожаком.
– И как мне его показать? Лучше всех киркой махать? – пробурчал хорунжий.
– У нас где-то имелась ромейская лебедка, которой мы повозки вытягивали. Достань ее и вытягивай воду из речушки.
Корней озадаченно воззрился на князя, соображая, что тут и к чему:
– И что, мне заявлять это как собственную придумку?
– Ну а чью же еще? – только и ухмыльнулся Рыбья Кровь.
В тот же день, выпросив у князя в помощники Свиря, Корней соорудил из жердей помост, выступающий за край обрыва, а на нем установил лебедку. Один человек, крутя ее ручку, отныне легко поднимал снизу не ведро и не бадью, а целый бочонок воды. Для прежних водоносов с ведрами это стало поистине огромным облегчением.
Вообще-то сию придумку Дарник держал для себя и отдал Корнею с некоторой неохотой. Зато каким удовольствием было видеть, как неприкаянный «хорунжий без хоругви» воспрял духом и уже сам атаковал князя собственными предложениями: где устраивать «гнезда» для ночных дозорных, как приспособить тайную веревочную лестницу с обрыва к ручью, где возвести насыпь камней, чтобы скрыть от посторонних глаз загон для лошадей и скота. Так что в конце концов Рыбья Кровь с общего одобрения отдал ему в постоянное подчинение «полуватажку» из четырех смольцев, двух гридей, писаря и трубача-знаменосца.
Теперь, когда на Утесе (как они стали называть свое селище) имелось достаточное количество лопат, кирок, молотов и ломов, все землекопные работы пошли гораздо веселей. Один десяток смольцев долбил известняк, другой работал по дереву: тесал балки и доски, после полудня они менялись местами, и это вовсе не рвало никому жилы. Гриди, как и хотели, занимались ближней охотой и рыбалкой, но по мере того, как смольцы все глубже уходили под землю, их шутливый тон над ополченцами значительно убавлялся.
А что же Видана? Все ее командирские силы уходили на то, чтобы усмирить пятерых гридских мамок, которые ни за что не хотели слушать какую-то смольскую выскочку. Ограниченное пространство утесного стана позволяло всем, кто там находился, быть невольными свидетелями их перебранок. Рыбья Кровь даже распорядился, чтобы женщины со своим шитьем, прядением, ткачеством и стиркой расположились подальше от основного стана, а свой шатер перенес от их бабьих ссор на противоположный край Утеса. Но и туда иной раз долетали вполне различимые крики:
– Своими смердками и людинками командуй, а не нами!
– Думаешь, под князя легла, так тебе все можно!
– Он тебя обещал голой у позорного столба выставить – он тебя выставит!
В самом деле, выставление в обнаженном виде у позорного столба, как воинов, так и женщин было эффективным наказанием, но на Утесе Рыбья Кровь его намеренно не применял. Во-первых, все и без того не один раз имели возможность видеть друг друга в первородном виде, во-вторых, страх наказания был посильней самого наказания.
Несколько раз Видана в слезах прибегала к нему в шатер, требуя наказать противных мамок. Князь только руками разводил:
