Довыделывался, Ланселот несчастный. Терпи.
Терпел. Дошел. И она дошла, и все остальные тоже. На месте выяснилось, что группа их - предпоследняя, а ноющая девка - и совсем даже не девка, а баба среднего возраста - местный врач.
И еще выяснилось, что она на Глеба обижена до глубины своей невинное души. Рюкзак забрала, презреньем обдала и свалила.
С тех пор и не разговаривали.
Нет, отказать-то в помощи она не посмеет. Функция у нее такая - людей лечить. И Глеба полечит. И наверное, даже хорошо: получится переговорить по-человечески, узнать, чем обидел. С этой мыслью Глеб и отключился. Очнулся от жажды и зуда во всем теле. Возился, скреб горстью ноги сквозь плотную ткань штанов, качался и ерзал, раздирая спину, а когда невмочь стало - выскочил наружу.
Солнце садилось. Рыжий шар нижним краем почти коснулся болота, плеснув на желто-красные сфагновые поля багрянцу. Черной лентой вытянулся старый мелиоративный канал, в который уже упали первые бревна будущей плотины.
Пора была уходить.
Глеб, кое-как собрав вещи, ступил на тропу. Он шел так быстро, как мог, и почва пружинила под ногами. Хлюпало под ботинками, болото облизывало ноги, но не трогало, точно примерялось и заращивало раны-следы. А Глеб все подгонял себя.
И встреча с вредной врачихой казалась почти наградой за старание.
Надо только не останавливаться. И разговаривать. Чтобы не отключиться, нужно разговаривать. Плевать, что не с кем, главное - вслух. Плевать, что говорить, главное - говорить. И Глеб говорил.
- О, кони огненогие! Спешите вы вскачь к жилищу Фебову! Раз-два. Раз-два. Можно и раз-два-три-четыре. А потом масленица придет и фьють... был Фаэтон возницею...
Поселок показался издали столбом дыма, подпершим небо. Солнце, на две трети ушедшее в топь, глядело сквозь черноту, и сполохи огня свивались второй короной. Ветер донес запах гари, жареного мяса и паленого пластика.
Глеб остановился на бегу, воткнув приклад винтовки в мох.
- Иметь мне мозг... какого хрена?
Порыв ветра растащил дым и подстегнул пламя. Ответ, полученный Глебом, был очевиден: поселок Омега прекратил свое существование.
Глава 2. Типология бреда.
Время: 23:23, 22 октября 2042 года. Место: северо-восточные окрестности поселения Омега.
Ева открыла глаза. Над головой нависало небо. Выгибаясь куполом, в центре оно трескалось и вываливало осклизлый шар луны. Шар напоминал пузырь амниона, сквозь прозрачную стенку которого виднелись мутные очертания зародыша.
Сон был престранным, но вполне мирным, и Ева, моргнув, принялась смотреть дальше.
Ничего не происходило.
Только лежать было неудобно: в спину упиралось что-то жесткое, шею щекотало, а штаны на заднице медленно промокали. Когда терпение иссякло, Ева перевернулась на бок и поскребла шею. И только почувствовав прикосновение собственных пальцев, четко осознала - она не спит.
Луна, звезды и облако - это все наяву.
Пальцы прошили подушку мха и запутались в стеблях клюквы. Ева сгребла горсть, потянула, раздирая и убеждая себя, что подобное невозможно.
Из горсти торчали белесые хвосты сфагнума.
Невозможно! Ева легла спать дома.
Она допоздна засиделась в лаборатории, пытаясь... она не помнила, что она делала в лаборатории, но помнила, как пришла домой. Свет опять отключили. Ева долго искала свечу, которой не было на положенном месте, а после также долго и бессмысленно щелкала зажигалкой. Искры летели и оседали, не спеша родить пламя.
И Ева плюнула. Она в темноте нашла кусок хлеба, уже изрядно пованивающий плесенью - на болотах она появлялась быстро - и жевала, запивая горькой дезинфицированной водой. Потом заставила себя переодеться и лечь в постель. Отключилась как всегда быстро.
Луны в доме не было. И звезд. И если это чья-то шутка...
Чья? Вынести человека за периметр и бросить? Это не шутка. Это убийство!
Ева пальцами левой руки разжала кулак, вывалила смятый ком мха на землю и осмотрелась. В лунном свете мир выглядел искаженным. Болотная гладь расстилалась серой шкурой, которая то тут, то там вспучивалась гнойниками моховых кочек. Из шкуры торчали ровные ости стволов. И, лишенные веток, они походили на волосы великана.
- Эй! - Ева позвала шепотом, но разбуженный ветер подхватил голос, понес по болоту, радуясь новой игрушке.
- Хэйэйэй...
Холодно. Ноги ушли в мох по щиколотку, и ледяная вода лизнула ступни.
Холод - это не страшно. Холод можно легко пережить и даже хорошо, что холод был - он заставлял двигаться. Главное, чтобы все только и ограничилось холодом.
Идти куда? Налево? Направо? Прямо? Первый шаг Ева сделала наугад. И второй тоже. На третьем провалилась по колено и, упав на живот, поползла. Мокро. Холодно. Обидно.
Надо двигаться. Хотя бы вон до той мертвой березы.
Когда пальцы коснулись влажной коры, Ева всхлипнула от облегчения. Вытащив ногу из лужи, она забралась на пуховой ком кочки и прижалась к дереву. Гладкий двухметровый ствол слабо светился в темноте. Стоило чуть нажать, он треснул и развалился пополам.
- Черт! - Ева схватила обломок, сжала в руке, чувствуя, как расползается под корой древесная мякоть. Ладонь укололо, и огромный жук с массивным жвалами быстро нырнул в рукав.
- Черт! Черт! Черт!
Бросив деревяшку, Ева заскакала, тряся рукой. Проклятый жук полз, царапая коготками кожу. Добравшись до подмышки, он заворочался, и Ева взвыла.
Не больно.
Мерзко!
Вой, ударившись о небосвод, вернулся. Отраженный, он вибрировал и множился эхом, которого не должно существовать в болотах. Он рассыпался на отдельные голоса, заставившие Еву забыть о жуке подмышкой.
Вел бас, и глубокие тенора обвивали его, поддерживая и дополняя. На грани слышимости от них отламывались ленты фальцета, исчезая в волнах хрипловатого сопрано.
- Мамочки, мамочки... - Ева подхватила обломок березы, понимая, что не поможет.
Шутник мог радоваться: шутка удалась.
Они появились сразу с трех сторон. Седые тени выскальзывали из темноты и останавливались в нескольких шагах от Евы. Они видели ее столь же ясно, как она видела их.
Черный вожак с белой полосой вдоль хребта. В нем полтора метра роста и полтора центнера веса. Глаза желтые, что плошки, а зубы кривые, игольчатые.
