Монашеский удел — тоже не мечта для лежебоки, что бы там ни болтали фигляры. Полжизни в церкви, на твердой и холодной скамье, дрожа от мучительного озноба, в тягостном состоянии полусна. Усталость и морок непонимания, зачем же, в самом деле, это нужно — вот что сопровождает жизнь монаха.
Об остальных жизненных уделах и говорить нечего. Крестьянин все лето напролет почти не смыкает глаз, а зимой бьется изо всех сил, чтобы выжить на тех скудных остатках, которые оседают у него в закромах после уплаты всех податей и поборов. Ремесленник круглый год гнет спину над верстаком, гоня сон и мечтая, чтоб усталость его руками не испортила дорогой материал. Жажда сна довлеет над каждым человеком, который так или иначе исполняет свой долг. Но в чем же смысл этой муки, настигающей любого, кто старается следовать велению Божию — «трудитесь»? И есть ли в ней смысл, как и в других муках, настигающих человека?
Лес вокруг сменялся холмами и пустошами, потом снова плотно обступал армии на марше. Время от времени коней пускали вскачь, но нечасто — им надо было непременно давать отдохнуть. Даже если кормить лошадей питательным овсом, а не травку на обочине заставлять щипать, они все равно будут сильно уставать под тяжестью вооруженных и одоспешенных мужчин. «Заводные», то есть запасные кони были далеко не у всех.
Да и они тоже требовали отдыха. Их наличие лишь увеличивало расстояние, которое путники могли преодолеть за один день.
Этельред злился. Он понимал, что чрезмерно торопить воинов нельзя — падут лошади, но дорогу он ненавидел. Не то, чтоб королю так уж хотелось схватиться с датчанами, он, что совершенно естественно, предпочел бы, чтоб датчане в Британии вообще не появлялись — и без них хватало забот. И не так уж правитель Уэссекса волновался за сохранность владений Бургреда, своего зятя. Просто для Этельреда всегда была очень тягостна неизвестность. Бог его знает, что происходит сейчас под Скнотенгагамом. Вернее было бы взглянуть собственными глазами.
— Его величество не дает людям покоя, — сказал Ассер, подгоняя свою кобылку, чтоб нагнать Эльфреда. — Да и лошади скоро начнут изнемогать.
— Ты? — обрадовался Эльфред. — Я не знал, что ты направляешься на север с нами.
— Я добрался до Солсбери накануне выступления и решил, что обязанность хрониста — быть рядом с королем, чтоб все увидеть своими глазами и затем с уверенностью занести в свои записи.
— Ты теперь хронист?
— Да. Настоятель аббатства Уилтон, ознакомившись с моим почерком и с тем, как я описываю события, велел мне быть хронистом, и отдал целый ворох чистых пергаментов. Остальных каллиграфов монастыря сейчас засадили за переписку Священного Писания для тех монастырей, которые были пожжены датчанами прямо с библиотеками. Монахи восстанавливают стены и кельи, но восстановить Писание не так просто. К тому же, их собственные каллиграфы в большинстве своем заблудились…
— Заблудились, — рассмеялся Эльфред. — У тебя есть чувство юмора. Но что же ты не пытаешься вернуться в свою Валлию?
— Там немало своих хронистов, да и жить там все равно не смогу. Я не поладил с королем Хиваиддом Дифедским, не поладил и с Родри Мауром, но зато договорился с Этельредом. Ему нравится мой почерк.
— Что ж, за тебя можно порадоваться, — рассмеялся принц. — Я не сомневаюсь, что в Уэссексе ты найдешь приют и почет в любом монастыре. Везде тебе будут рады, тем более, раз у тебя такой прекрасный почерк.
— Да, принц, — Ассер вновь подогнал свою лошадку. Та помотала головой, недовольно покосилась на наездника, заплясала. — Ух… Нет, следовало брать мерина, как мне и советовали. Уж больно злая кобылка. Уже разок пыталась укусить меня за колено.
— Давай ей по носу, если только попытается это сделать снова. Подтяни повод и намотай на руки, — посоветовал принц. — Так будет легче справиться. Женщины вообще норовисты, знаешь ли…
Ассер справился со своим скакуном и вновь нагнал Эльфреда. Но поговорить они не смогли — Этельред пустил своего коня вскачь, и остальные были принуждены следовать за ним. Когда лошади идут галопом, разговаривать практически невозможно. Разве что кричать.
А когда утомились кони, устал и монах. Ему было не до бесед. Он явно не отличался большим искусством наездника, его неловко скроенные башмаки постоянно выскакивали из стремян. К тому же, круглые стремена были весьма неудобны. Эльфред и его венценосный старший брат без труда держались в седле не потому, что им помогали стремена, а потому, что их колени легко сжимали бока лошади настолько сильно и умело, что опора для ступней, по сути, была не так и нужна. Фактически стремена играли по-настоящему важную роль лишь в бою, где воин замахивался копьем или мечом, и тиски колен здесь не помогали.
«Монаха стоило бы отправить в обоз», — подумал принц, но потом вспомнил, что обоз догонит их лишь через пару деньков, а, может, и позже, уже у самого Скнотенгагама.
— Придется тебе и дальше трястись с нами, достопочтенный брат, — сочувственно сказал он.
— Ничего, — ответил Ассер. — Господь посылает испытания телу, чтоб закалять душу.
И горько вздохнул.
На ночлег остановились лишь после заката. Живо собрали хворост и все дерево, до которого смогли дотянуться — на королевский костер пошла половина амбара из хозяйства того крестьянина, чей надел имел несчастье оказаться поблизости (и, поскольку купить лес на новый амбар бедняку, разумеется, было не на что, ему предстояло воровать дерево у графа). В котел бросили лишь немного зерна, зачерствевших сухарей и репы, но зато в мясе не было недостатка. У селян отобрали большую свинью и теленка, зарезали этих несчастных животных, а теперь варили и жарили, как только могли, во всех видах. Эльфред вместе с Ассером устроились у костра и не без интереса следили, как слуга короля, Эадберн Тонкоусый, кидает в котел один кусок свинины за другим.
— Будешь печень? — спросил Эадберн, заметив пристальный взгляд принца, и протянул ему капающий кровью здоровенный кусок, кое-как завернутый в листья. Эльфред отрицательно покачал головой. — А ты, монах?
— Свиную-то? Нет. Вот если телячью…
— Телячью и я охотно съем, — сказал, подходя, Этельред. — Святой отец, не жди ужина, ложись вздремнуть сейчас. Ночного отдыха воинов тебе не хватит.
— Я не такой уж лежебока, государь, — добродушно ответил Ассер. Сейчас он казался много старше своих лет.
— Ну, посмотрим, посмотрим… Зачем ты поехал с нами, книжник? — рассмеялся Этельред. Он отдыхал, и ему хотелось поговорить. О чем угодно, только не о войне. Хоть немного отвлечься. — Уж не проповедовать ли среди датчан? Не трудись. Еще прежде, чем ты успеешь открыть рот, тебе вынут легкие[5].
— Бог да не оставит своего слугу, — хладнокровно ответил тот. — А я, если получится, подробно опишу все твои подвиги, король, и твои, принц. У меня с собой достаточно перьев и пергаментов.
Этельред присел возле костра на вовремя подставленное слугой седло. Король испытующе разглядывал молодого Ассера.
— А ведь ты боишься, святой отец. Точно, боишься.
— Боюсь, — подумав, мужественно согласился Ассер. — Но мне, человеку духовного звания, это простительно. Особенно простительно теперь, если сердце не затрепещет потом, когда это будет важно.
— Верно сказано, святой отец! Очень верно! Хоть ты и монах, а, видно, в жизни понимаешь. Пусть немного, но понимаешь. Верно. Каждому простительно бояться, лишь бы не дрогнула рука и не ослабли колени. Тот, кто задавит гадину страха, и есть настоящий смельчак. Я готов уважать тебя, святой отец!
Хлопнув ладонью по седлу, Этельред встал и ушел в темноту. Должно быть, проверять посты.
До Скнотенгагама оставалось не меньше трех дней пути. Король не сомневался, что сумеет добраться до места сбора, назначенного Бургредом, не позже, чем за три дня. Равнины и дороги Мерсии ложились под копыта коней его небольшой армии. Неподалеку от Ивзема к Этельреду присоединилась армия одного из его знатных вассалов, графа Винчестерского, а у Оленьего холма, что близ поворота на Бедфорд — еще двести человек, которых привел Экзетер. Воинов становилось все больше и больше, и король Уэссекский обозревал свое воинство с глубоким удовольствием.
При виде такой силы Бургред должен был восхититься и, возможно, позавидовать — так думал Этельред. Уж датчанам не поздоровится. Он не пытался подсчитать количество своих воинов и у гонцов короля Мерсии выведать, сколько северян сидит в крепости у Скнотенгагама. Обычно обходились более простыми мерами — малое войско, среднее или большое. Король знал, что у него — большое войско, так что оно — достойный противник армии датчан, о которой ему говорили, будто она — тоже большая. А ведь рядом будут еще воины Бургреда.
Эльфреда догнал его элдормен и отряд из ста двадцати хорошо вооруженных воинов. Молодые оруженосцы — не в счет. Принцу впервые предстояло вести в бой такой большой отряд, прежде брат доверял ему не больше пятидесяти своих воинов, и то под присмотром кого-нибудь из старших гезитов — доверенных королевских дружинников. Для молодого мужчины подобный контроль был не слишком приятен.
