— Если это не навет, то могу тебе сказать одно — сведения такие идут из очень близкого окружения императрицы, — Василий Иванович нахмурился, слишком много лет он занимался делами Тайной Канцелярии, чтобы моментально осознать всю убийственность для Екатерины Алексеевны такой информации, всплыви она в свете. А то, что она вскоре будет оглашена «безымянным узником» сомнений сейчас не оставалось.
— И это еще не все, я тебе как генерал-прокурор Сената скажу. Иоанн Антонович мне предъявил доказательства, что граф Никита Панин тайно готовил его убийство в каземате, а разрешение на то под собственной подписью сама царица дала. По отдельности те доказательства ничего не стоят, но собранные воедино ужасающи для нас в первую очередь, а для Екатерины Алексеевны приговором послужат, — Вяземский в явном расстройстве поджал губы, глаза потускнели — за время своего короткого путешествия в Шлиссельбург он явно изменился.
— Документы сии у него на руках и будут вскоре озвучены в его манифесте к Сенату, всему русскому дворянству, Священному Синоду и православной церкви, нашему народу…
Василий Иванович окаменел — если эта угроза осуществится в самые ближайшие дни, то их всех, поддержавших Екатерину Алексеевну в ее притязаниях на трон, ждет в самом скором времени плаха. Вот потому Вяземский и хмур — он уже ощутил, куда может зайти противостояние двух венценосных особ, и чем оно может закончиться. И возможно, сейчас Александр Алексеевич подумывает, как бы ему самому переметнуться на сторону царя Иоанна Антоновича — потому что созыв Земского Собора, а на то намекали слова, будет однозначно в его пользу.
— В столице подметные письма каждый день изымаем, расходятся как пламя по сухому снопу соломы. Из Шлиссельбурга на барках прибывают, купеческие приказчики по городу разносят, — глухо произнес Василий Иванович, и стиснул пальцы в кулаки.
За последние сутки служители Тайной экспедиции арестовали и заточили в сырые казематы Петропавловской крепости свыше сотни «доброхотов» свергнутого с трона императора. Но вал доносов нарастал, так как в городе судачили о Шлиссельбургских событиях уже все кому не лень, перестав бояться зловещих «слова и дела». А в глазах чиновников он видел скрываемый страх — а ну как придет к власти Иоанн Антонович, тогда ведь ответ им придется держать, что приказы ревностно выполняли и его конфидентов разыскивали и пыткам подвергали. А самое худшее, если обидчикам с головой выдадут и на пытки притянут за «честную службу» царице, жен и детей в Сибирь отправят, в кандалах.
Может ведь такое быть?!
Да запросто! Потому что Иоанн Антонович, как разумный правитель Тайную экспедицию распустит однозначно. И вместо нее иное учреждение наберет, для этих же целей, но под другим названием. И людишек переберет там, отделяя зерна от плевел.
— От совместного регентства он отказался наотрез — улыбнулся только так хитро, что настаивать я не стал, и правильно сделал. Государь мне весьма обоснованно пояснил, почему Павел Петрович не может царствовать. Так как он сам не является особой, в жилах которой течет династическая кровь. И доказательства привел веские, такие в расчет любое следствие и суд примет. Манифест соответствующий, по этому поводу, принят будет в самые ближайшие дни, если мы сами решение о том не примем, — Вяземский замолчал, чуть дрожащими пальцами достал свернутый в трубочку листок бумаги и развернул его на столе.
— Почитай меморандум этот, я его в Сенате озвучить должен, если Екатерина Алексеевна собственноручные кондиции Иоанна Антоновича, сиречь условия эти, на себя и за цесаревича Павла Петровича не примет, а откажется от них, либо порвет.
Василий Иванович развернул листок, впился взглядом в стройные шеренги букв, что складывались в слова. Уверенный такой почерк, так только сильные мира пишут, могущество из себя излучая и власть немалую. Правда, помарок и ошибок много, буквы пропущены некоторые, видимо пером не так хорошо владеет, опыта пишущему собственноручно царю не хватает. Но текст зело понятный:
«Екатерина Алексеевна, сии кондиции отправляю к вам. Клевреты, что руку вашу держат, с условиями ознакомятся раньше. Князь Александр Алексеевич мои доводы изложит вам при личной встрече — почему я считаю, что ни вы, ни ваш сын Павел, не имеете права управлять Россией. Ни по праву династической крови, ни по моральной стороне, связанной с подготовкой цареубийств, одно из которых уже состоялось. Граф Алексей Орлов приложил руку к умерщвлению Петра Федоровича, а граф Никита Панин стал вашим сообщником в попытке убить меня.
Предлагаю вам немедленно отречься от престола державного в мою пользу. Ибо на императорском троне я восседал намного раньше, в те дни, когда вы еще не помышляли о поездке в нашу страну из захудалого Цербства, вроде так ваше родовое владение именуют, что размером меньше большинства уездов наших, а то и волостей.
Если примите условия великодушные наши, то мой меморандум таков, молодшая сестрица моя — тебе дарую титул великой княгини по мужу твоему усопшему без императорского титла, на который ты и твой сын прав никаких не имеете — первородством никаким не обладая. Павел, родственник мой по крови Салтыковской, пусть и незаконнорожденный. Но о том я уведомлять никого не стану, ни наших верноподданных, ни послов государств иноземных, в нашей столице находящихся.
Сохраним эти постыдные случаи ваших супружеских измен в тайне — это в твоих интересах, сестрица, в первую очередь. Дарую Павлу также великокняжеский титул, но также без императорства. На проживание сыну вашему выделю десять тысяч рублей в год, а вам вдвое больше сумму положу. И дам городок вам в проживание полное, на восточной окраине государства нашего, по выбору своему великодушному. Пока могу предложить остроги Илимский, Вилюйский или городок Якутск. Если они вас не устроят, то выбирайте любой другой в тех краях.
Возвращаться на родину вам запрещаю!
Если ослушаетесь воли моей, то ославлю при всех европейских дворах ваши куртуазные похождения, и Павла незаконнорожденность. И тогда сын ваш станет Салтыковым или «беспородным», на выбор, о чем объявление будет сделано при всех Дворах, с коими наша держава отношения имеет. И худой славой этой сами себе обязаны будете!
У меня есть родные братья и сестры, кроме того появятся собственные дети, старший сын станет цесаревичем. Так что в очереди на престол Российский вы будете самыми последними — отрешить я вас могу легко, но срам на всю Европу выйдет изрядный своим зловонием. Так что сохраню в тайне ваши шалости, неразумная и блудливая сестрица.
Письмо это будет озвучено перед господами сенаторами, а если будет необходимо, то перед Земским Собором — потому что много в нашем государстве неустроений всяческих, от злоупотреблений ваших и стяжательств фаворитов твоих, что корыстолюбие свое удовлетворяют. И церковь нашу с верой православной вы в загоне держите, поправ законы Божьи. А потому пастырь духовный стране нужен, в сане патриарха. Коего и выберут на Поместном Соборе в самые ближайшие месяцы. И более надругаться над православными иерархами и священниками никому не дозволю. Недаром сказано — оставьте Богу богово, а Кесарю кесарево.
Надеюсь, что вы не будете принимать против меня злоумышлений всяческих, на которые так способны в своей злонамеренности. Предупреждаю сразу — раздавлю! И клевретов ваших не пощажу — плахи есть, а Сибирь давно в прибытке населения нуждается.
Однако ожидаю от вас разумности и полного вашему законному государю подчинения, пока благосклонный к вам, Иоанн».
— Екатерина Алексеевна такой меморандум не примет, — потрясенно промолвил Суворов, отчетливо понимая, какая может разверзнуться бездна под ногами многих…
Глава 7
Шлиссельбург
Иоанн Антонович
после полудня 6 июля 1764 года
«Должна она на провокацию сорваться, должна. Это мужчина, глянув на огромного противника, увитого мышцами, может не рискнуть ввязаться в драку, в надежде дождаться благоприятного момента. Но женщина поведет себя иначе, если знает, что у нее есть мужчины, которых она может натравить. Потому и постарался оскорбить ее как женщину, ведь даже последняя шлюха в борделе всегда будет считать себя невинной жертвой стечения обстоятельств и вполне порядочной дамой.
