половины своих талантов тебе не открыл.
Овощи почти готовы, пришло время закладывать рыбное филе, что я и делаю. Снял ложкой появившуюся пену, и подбросил в костер тонкое поленце — так, чтобы оно хорошо обуглилось с одной стороны.
Рыбное филе нет нужды долго варить, и уха быстро доходит до готовности. А теперь моя фирменная фишка. Не уверен, что здесь такое практикуют, у местных есть и свои рецепты. Василиса, вон, вообще предложила мне в уху пшена насыпать. Видимо для пущей сытости. Дома наши пацаны такого микса не поняли бы. Если только с большой голодухи.
Так что я лучше водочки в свою ушицу плесну — совсем немного, грамм пятьдесят. Зачем? Вот Алексей не удивлен, а Петька снова глаза таращит. Эх, не был наш барчук на настоящей рыбалке — считай, жизни не знает!
— Зачем это, Павел?
— Чтобы возможный запах тины перебить. Мясо сома иногда ею пахнет — терпеливо объясняю я — Не переживай, Петь, на вкусе ухи это никак не отразится, спирт сразу же улетучится.
И следом тут же сую в котелок обугленный край поленца, чтобы придать ухе аромат дымка. У Петьки просто культурный шок случился. Такого он еще не видел. Впрочем, он многого вокруг себя не видел. Раньше его вообще вряд ли интересовало, как готовится еда, которую ему подают. Не барское это дело, на то кухарки и повара существуют.
Секунд пять держу, а потом вынимаю поленце и накрываю котелок крышкой. Угли убираю в сторону, чтобы уха больше не кипела. Сейчас бы еще укропчика в нее порубить, но чего нет, того нет. За скитом видел небольшой огородик, но для зелени пока рановато, а парники здесь, поди только в барских усадьбах.
Пока уха настаивается, мы накрываем на стол прямо на улице. Тарелки глиняные, ложки деревянные, хлеб ржаной, ноздреватый — для ухи то, что надо. Хлеб Василиса утром испекла, пока я на озере пытался рыбу поймать, а потом с расстройства себя разными упражнениями истязал. Иду сам приглашать нашу хозяюшку к столу. А то ведь еще откажется. Надуется и будет пыхтеть, как ежик. Она это может…
Но нет, за стол пошла сразу же, безо всяких обид. И даже мою уху нахваливала вместе со всеми. А ушица и впрямь удалась! Бульон золотистый, наваристый, с дымком. Рыбка не переварилась — то, что надо. Разве в печи такую приготовишь? Там только если похлебки томить — например, густую наваристую селянку с осетриной.
Вспомнил наши праздничные домашние застолья, и что-то взгрустнулось мне. Где сейчас мои девчонки? В какой Яви или Нави? И когда мы с ними увидимся…?
— … Саша! Как ты можешь так говорить о своем родном внуке⁈ — всплеснула руками Мария Ивановна — В нем же наша кровь течет!
— И что? — упрямо набычился старший Бекетов — Я уже пытался с ним примириться, а чем все закончилось? Он опозорил меня! Меня — главу древнего боярского рода! Да, за моей спиной гости Лопухина только что в полный голос тогда не смеялись: мол, молодой борзый щенок прилюдно поднял хвост на матерого пса. Сдает старый Бекетов!
— Сил моих больше нет с тобой спорить… — устало вздохнула сестра, ослабляя тугой ворот закрытого дорожного платья — делай, как хочешь. Но знай, Александр: не спасешь нашего внука, ноги моей в родительском доме больше не будет. Приму постриг, а ты оставайся здесь один. Собрался обычника из захудалой ветви приблизить и на него древний род оставить? А кому тогда секреты нашего родового дара передашь? Бог тебе в этом судья, Саша. Меня же уволь от такого позора.
Сестра встала и, не говоря больше ни слова, вышла из кабинета, оставив Александра Ивановича в полной растерянности. Впервые его мягкая и заботливая Машенька проявила такую непокорную твердость. Хотя нет… было уже такое, но только давно… Тогда она наотрез отказалась выходить замуж после смерти Левы. Уж, что только ни делал Бекетов, как только ни ругался и чем только ни грозил младшей сестрице. А Маша тогда собрала по-тихому вещи и уехала в монастырь к Феофании, пока он в Ярославль по делам ездил. Вот и сейчас стало понятно, что не шутит она — сбежит ведь и больше никогда не вернется.
Александр Иванович встал из-за стола и, подойдя к резному буфету бережно достал оттуда хрустальный штоф с вишневой наливкой и затейливую рюмку с гербом Бекетовых — подарок Патриарха Северного клана на его прошлый юбилей. Наполнил рюмку и опрокинул в себя, чувствуя, как густой вкус вишни разливается амброзией по небу и языку. Повторил. И лишь потом аккуратно вернул штоф с рюмкой на поднос, прикрыв дверцу буфета.
Он очень дорожил бесценным подарком друга и берег его. Набор из тонкого хрусталя из тридцати с лишним предметов был изготовлен в Богемии по специальному заказу и никогда не выставлялся на стол, даже для самых почетных гостей. Хрусталь украшенный гербами Бекетовых бережно хранился в кабинете хозяина, и слугам было запрещено прикасаться к нему. Рюмки и штоф хозяин сам ополаскивал в теплой воде, а потом осторожно вытирал мягким полотенцем.
Вернувшись к столу, Бекетов уже более вдумчиво перечитал письмо Володара и поморщился, снова вспомнив свою последнюю встречу со старшим внуком, переросшую в публичную ссору. Никто из домашних не знал, только встреча была далеко не первой, хотя сам он не признался бы в этом даже на исповеди или смертном одре.
…Изредка бывая в столице, Александр Иванович всегда находил время, чтобы лишний раз проехать в закрытой карете мимо дома Стоцких на Большой Морской. Иногда он видел свою дочь Лизу, с годами превратившуюся в настоящую светскую красавицу — та яркой беззаботной птичкой вспархивала в коляску и вечно спешила куда-то по своим женским делам.
Если совсем везло, то из дома выходила гувернантка с кем-то из старших детей, и тогда он велел кучеру медленно ехать за ними, разглядывая издалека внуков. Особой удачей была их прогулка в Летнем саду или по бульвару рядом с Адмиралтейством. Тогда можно было сесть на скамейку вдалеке и долго наблюдать за играми детей. Слушать, как они смеются и спорят между собой, жадно разглядывать их лица, так похожие на Лизу и Антона в детстве. Павел и тогда уже был очень бойким, вечно затевал какие-то каверзы и лихо подбивал на них тихого Сергея. Деду стоило иногда большого труда не рассмеяться, наблюдая за внуками.
Когда Павел поступил
