Ознакомительная версия.
— Так хорошо, — нежно проворковала та. Добжинец и кульмская красавица слились в долгом страстном поцелуе. Эге… серьезное дело.
Маленькие ручки повернули голову Бурцева. Едва слышные слова прошелестели над ухом:
— Опять на Ядвигу заглядываешься?
Чумазое личико Аделаиды смотрело на него испытующе. Смотрело со скрытым лукавым упреком и явной насмешкой одновременно. Бурцев вспомнил ночь на заброшенной Кульмской мельнице. Краска залила лицо. Странное чувство: вроде бы не мальчик давно, а поди ж ты… Чувствовал себя сейчас Бурцев, как двоечник у доски. Нет, хуже — последней сволочью он себя чувствовал.
— Прости, милая. Понимаешь, тогда…
Почти детская ручонка Аделаиды прикрыла ему уста. Глазки взбалмошной княжны казались непривычными, незнакомыми, иными. Совсем иными. Глаза взрослой мудрой женщины…
— Не нужно ничего говорить, Вацлав. Я понимаю… теперь. Сама ведь во всем виновата, но давай не будем об этом больше.
Бурцев слушал ее шепот, разинув рот. Ни фига ж себе! А девочка-то в самом деле повзрослела за эти дни. И здорово повзрослела. Стало как-то не по себе. С капризной дочерью Лешко Белого он худо-бедно управлялся. Но что делать и что говорить сейчас — понятия не имел. А потому предпочел промолчать.
— На Ядвигу я тоже не сержусь, — тихо и серьезно проговорила Аделаида. — Видишь ли, мы с ней только что сидели здесь спина к спине и ждали смерти или чего похуже. А на краю смерти, на последней грани жизни все воспринимается иначе. И свои поступки, и чужие, и помыслы, и гнев, и обида, и радость. Наверное, поэтому все… так… так вышло… Не могу объяснить… Это было как некое озарение.. Внезапная вспышка вроде той — в колдовском круге… Только уже внутри меня… Я вдруг осознала то, чего раньше не замечала… Все простое и понятное, но словно сокрытое гордыней и глупыми страстями… Знаешь, будто шоры с глаз кто снял… Не знаю больше, как сказать… И не знаю, поймешь ли…
Он понимал! Он все теперь прекрасно понимал! Разительная перемена, произошедшая с княжной во время прерванного цайтпрыжка, — не случайна. Сыма Цзян рассказывал однажды, будто подобным образом — начиная и не доводя до конца путешествие во времени — вожди и маги ариев добивались некоего «просветления». Вот и Аделаида тоже «просветилась», блин! Поневоле, но, кажется, конкретно так просветилась!
Бурцев глянул украдкой на Ядвигу. А ведь та тоже изменилась! Неуловимо, едва заметно, но все же… Куда, например, подевался прежний похотливый блеск в глазах молодой нимфоманки? И опять-таки, откуда взялась эта мудрость, светившаяся в невинных очах Ядвиги? Да, дела… Бурцев был в затруднении. Он никак не мог решить, благодарить ли судьбу и арийских магов за такой подарочек или матом крыть.
— Ядвига теперь мне как сестра, — продолжала Аделаида. Глаза ее блестели. — А ты — мой суженый. Небесами даденный, единственный и желанный. И другого мне не надобно. Ясно тебе, Вацлав?
Он кивнул — что еще оставалось?
Она впилась своими губами в его губы.
Бурцев обнял девушку. Кусочек мертвого металла — залетный осколок фашистской гранаты — мешал по-настоящему сжать объятия. И он его выбросил. Никого в своей жизни Бурцев не обнимал еще так крепко.
Две пары: польский рыцарь с кульмской шпионкой и бывший омоновец с краковской княжной стояли неподвижно, словно соревнуясь в длительности и страстности поцелуев. И Бурцев почему-то знал: это соревнование они с Аделаидой выиграют. И выиграли бы, безусловно, выиграли, если бы не…
Шум шагов за спиной вернул всех к суровой реальности. Вот блин! Рановато расслабились… Да, девушки спасены, да, обе целы-невредимы, да, к нацистам попали лишь обломки малой башни перехода и разлетающиеся по хронобункеру гранатные осколки. Но замок-то по-прежнему кишит фа-шик ами!
Освальд схватился за меч. Бурцев поднял эсэсовский «вальтер». Навел ствол на чернеющую нишу.
— Кто здесь?
— Моя-моя!
Из темноты вынырнул Сыма Цзян. На плече маленький китаец тащил большой пулемет. Новенький, блестящий смазкой ручной «МГ-42». С двумя сошками, с округлым наростом барабанной пулеметной коробки на левом боку.
Бурцев протер глаза. Ну, прямо не китаец, а добрый волшебник-снабженец какой-то.
— Ты где это взял, Сема?!
— Тута моя нашла. Совсема рядом целая арсенала. Очень огромная арсенала, громаднее эта комната. Моя заглянула и моя подумала, большая самострела для твоя пригождаться.
Он протянул пулемет Бурцеву. Бурцев ошалело взял. Десять кагэ, наверное, может, побольше. Для ручного пулемета — в самый раз.
Позади китайца возникли еще четыре фигуры. Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам.
Бурцев глянул на Аделаиду. Как-то теперь отнесется «просветленная» княжна к язычникам и еретикам, что так раздражали ее раньше? Нет, вроде ничего… Полячка, в самом деле, будто заново народилась на свет.
Приветливо и даже как-то виновато капризная дочь Лешко Белого улыбнулась всем и каждому. А у пожилого прусса — Бурцев не поверил собственным ушам! — даже попросила прощения.
— Не серчай, дядюшка Адам, на слова мои неразумные и обидные, — вздохнула гордая шляхтенка. — Не держи зла, что корила веру отцов и дедов ваших. Здесь Господь милостивый вразумил меня. Познала я, чьи дела и помыслы поистине мерзки и богопротивны и с каким антихристом, носящим знак поломанного креста, должно бороться нам сообща, всем миром…
Вот это речи! Не девочки, но жены! Неожиданно пробудившаяся у воинствующей католички толерантность окончательно лишила Бурцева дара речи. А непробиваемый суровый прусс — тот, кажись, вообще аж растрогался.
— Пустое, дочка, — махнул рукой дядька Адам. — У нас тут сейчас проблемы поважнее имеются.
Проблемы?
— Что стряслось? — подобрался Бурцев. — Где остальные ребята?
— Перебиты все, — доложил Дмитрий. — Супостат завал-то уж разобрал. Снова свой греческий огонь на нас пустил. Кто испугался, вскочил да побежал — тех расстреляли невидимыми стрелами. Потом подожгли железную колесницу…
Расстреляли? Бурцев вздохнул. А они-то здесь стрельбы не слышали. Магическая звукоизоляция, однако!
— Мы вот только и остались, — продолжал новгородец. — Отступили, пока колесница горит… Извини. Василь, никак не можно там больше удержаться. Весь гарнизон крепости, наверное, сейчас в подвалы ломится. Вот догорит железный змей — и враг будет здесь.
Весь гарнизон? А что, очень может быть. Для фашиков ведь потеря подземелья с малыми башнями перехода — это настоящая трагедия. Цайткоманда во что бы то ни стало постарается отбить обратную дорогу домой, а также своего магистра и его помощников-медиумов. А уж ярость эсэсовской солдатни, когда та поймет, что заветные башенки раздавлены танком, а эзотерики СС мертвы, — вообразить трудно. Живыми их отсюда не выпустят — это точно.
Ознакомительная версия.
