— Добрый день, товарищи, — сказала я нейтральным тоном. — Мне копирки нужно взять.
"Товарищи", которые в это время пили чай в заветном уголочке, дружно отмерли и замироточили все разом:
— Ой, Лидочка Степановна вернулась! Здравствуйте!
— Здравствуйте! Здравствуйте!
— Вы вернулись, как хорошо, а то мы уже беспокоились, как вы там!
— Какое у вас платье красивое? Где вы брали? Или шили?
— Садитесь с нами чай пить!
— У нас пирожки с яблочным повидлом как раз есть.
— Мария Лукинична, подвиньтесь, пусть Лидочка Степановна тут сядет!
Меня настойчиво, но мягко усадили за стол. Тут же передо мной материализовалась большая чашка, наполненная ароматным чаем с душицей. Фуфлыгина пододвинула мне розетку с крыжовниковым вареньем, Жердий разложила на блюдечке источающие чудесный запах и посыпанные сахарной пудрой пирожки, Базелюк протянула салфетку.
Все дружненько пили чай и наперебой улыбались мне, как родной. Среди этого сахарного сиропа и патоки чувствовалось немалое внутреннее напряжение. Наконец, Лактюшкина не выдержала первая:
— Ох, вы представляете, Лидия Степановна, пока вас не было, тут такое неприятное недоразумение произошло, — расстроенно пожаловалась она, — Капитолина Сидоровна там что-то перепутала, ну, вы же понимаете, большой объект, она человек занятый, где-то какой-то сбой произошел. Технический.
Она аккуратно промокнула салфеткой уголки глаз и доверительно продолжила:
— Это ваше увольнение, его просто не должно было быть. Я всегда говорила, что вы — очень ценный и компетентный сотрудник.
— Да, всегда, — почти хором подтвердили остальные коллеги, мол, и они тоже все так считают, и никак иначе.
— Ну, вы же понимаете? — проникновенным голосом проговорила Лактюшкина.
Я понимала.
— Да, я бываю иногда строгая, даже излишне строгая, но это все из-за большой ответственности. Но мы же с вами всегда достигали определенного согласия, правда? — вопрошала Лактюшкина.
Я согласно кивала, мол, правда, именно так все и было.
— Лидочка Степановна, как хорошо, что вы всё так понимаете, и на меня хоть не сердитесь, ведь так? — беспокоилась Лактюшкина.
Я не сердилась.
— А Иван Аркадьевич, не разобравшись, обвинил меня, — горестно всхлипнула Лактюшкина, — Так кричал и ругался, вы даже не представляете!
— Какой кошмар, — посочувствовала Лактюшкиной я, посмеиваясь в душе, — Мне так жаль, Феодосия Васильевна. Но что поделаешь, когда начальник мужчина, приходится терпеть и крики, и ругань.
Мы еще немножко пообсуждали, как сложно бедным женщинам работать, когда начальник мужчина, и как хорошо, когда — своя, понимающая, женщина, и что нам, слабым женщинам, лучше держаться вместе, а потом я заторопилась работать. Мне надавали кучу копирок, Фуфлыгина и Базелюк выгребли у себя все, что было. Репетун приглашала заглянуть завтра, ей обещали какие-то очень модные помады и тени, к моему платью будет очень красиво и она мне отложит, но только чтоб я обязательно зашла, а если надо, то даже "Опиум" она мне достанет. Жердий обещала испечь булочек с корицей, которые я ну просто обязана попробовать и сказать ей (Жердий) свое личное мнение. Максимова на ухо шепнула, что готова дать мне почитать "Анжелику", у нее целых три книги из этой серии есть, но только, чтобы я вообще никому-никому не рассказывала, так как ей самой дали ненадолго, но для меня она с радостью поделится.
Я соглашалась, обещала, благодарила.
В общем, расстались мы взаимно довольными друг другом.
Я была, в принципе, довольна.
Худой мир всегда лучше хорошей войны. Особенно в офисе. По сути я всегда этим и руководствовалась еще там, в той жизни. Да, сейчас я могла унизить и добить Лактюшкину, раскатать ее гордость, и она бы молча проглотила любой мой наезд, и не посмела бы мне ответить. Но вот чего бы я этим добилась, кроме сиюминутного удовлетворения самолюбия? Получила бы за спиной обозленную бабу с большим опытом офисных интриг, которая будет постоянно гнусно гадить мне исподтишка, до тех пор, когда в один прекрасный день, не подставит меня окончательно. Тем более, что один раз у нее это уже получилось. Почти получилось.
А если дожать Лактюшкину, чтобы она уволилась, то это еще более глупо — на ее место придет новая сотрудница, и начинай все заново. И не факт, что новая "лактюшкина" окажется лучше старой. А эту Лактюшкину я уже знаю. Знаю, чего от нее можно ожидать.
Сейчас она схлопотала по полной и притихла, ко мне же испытывает своего рода если и не благодарность, то хотя бы признательность. Означает ли это, что она не будет гадить? Абсолютно нет. Будет, да еще как. Но не сейчас и не сильно. Кроме того, она меня прощупала и серьезным противником не считает. Все ее обиды направлены на Ивана Аркадьевича. Именно то, что мне сейчас нужно.
Эх, люблю я чужими руками жар загребать!
Вечером, после работы я стояла на кухне и жарила котлеты. Если завтра приедет комиссия и начнет проверять, то это затянется до самой ночи. Домой приду без сил. Поэтому решила наготовить сразу на два дня.
Я скатала аккуратный шарик из говяжьего фарша, чуть сплюснула его и положила на сковородку, которая в ответ сердито зашкварчала, обдав ароматным паром. Чуть прикрутив конфорку, выглянула в окно: вроде послышался шум подъезжающего автомобиля (не хватало, чтобы очередные "родственники из деревни" приехали!).
Действительно, во дворе стояла неизвестная "Волга". Я закрыла окно и вернулась к котлетам. Ну и ладно, вряд ли у кого-то из деревенских есть такая "Волга".
Я как раз переворачивала первую партию на другую сторону, как раздался звонок в дверь. Таки ко мне!
Осторожно, на цыпочках, подкравшись к двери, я посмотрела в глазок.
— Лидия Степановна! — раздалось за дверью.
Я распахнула дверь и обнаружила там Альберта. В руках он держал узел какого-то тряпья.
— Принимайте гостей, — улыбнулся он. За его спиной стояла смущенная Римма Марковна.
— Заходите! — обрадовалась я. — А я тут как раз котлеты жарю. Так что скоро поужинаем.
— Котлеты я бы с радостью, — вздохнул Альберт, — но Иван Аркадьевич так делами загрузил, что вообще ничего не успеваю. Еще и время потерял, пока уговорил вашу родственницу ехать.
С этими словами он внес узел в коридор и, кратко попрощавшись, отбыл.
Римма Марковна растерянным сусликом мялась у двери и не знала, что делать дальше.
— Римма Марковна, — улыбнулась я. — Проходите, пожалуйста. Я вам сейчас вашу комнату покажу.
— У тебя, кажись, котлеты горят, Лида, — потянула носом воздух она.
Я ойкнула и побежала спасать котлеты.
С Риммой Марковной мы проговорили почти до полуночи. Мне удалось ее убедить пожить пока у меня. Я пообещала ей, что вскоре помогу вернуться обратно. Ее "историю" мы деликатно обходили в разговоре. Пока так.
— Не хочу тебя стеснять, — переживала Римма Марковна, — ты одна, молодая, вот зачем тебе какую-то постороннюю старуху у себя селить?
— Понимаете, Римма Марковна, — ответила я, — у меня тоже есть проблемы. Аж целых две: во-первых, меня достали родственники из деревни, которые едут и едут, и никак не получается их отвадить. Хамить и ругаться с ними не хочу — все-таки мои родители там в селе живут, и сестра.
— Правильно, — согласилась соседка, — с людьми нельзя ругаться.
— Поэтому вся надежда на вас, — продолжила я. — Вы человек опытный, может, что-то подскажите. Да и едут они, потому что я сама здесь живу, квартира огромная, одна комната всегда свободна. А если вы у меня поживете — то, может, и ездить перестанут.
— Я помогу тебе их отвадить, — решительно сказала она и ее морщинистое лицо разгладилось, — а вторая проблема?
— Я живу в двухкомнатной квартире одна, — вздохнула я, — в то время, как многодетные семьи ютятся в коммуналках…
