— С чего бы это? — скептически хмыкнула я.
— Работать будешь. — ответил он. — Трудовую тебе исправим, за это не волнуйся, Щуку накажу, Лактюшкиной…
— Я не вернусь, — тихо проговорила я.
— … Лактюшкиной я все уже сказал, и она…
— Иван Аркадьевич, я не вернусь, — повторила я.
Иван Аркадьевич, наконец, меня услышал:
— Как? — голос его стал сиплым.
— Не хочу, — ответила я.
— Но почему?!! Почему, Лида?
— Я же просила не кричать, — напомнила я. — У меня старушка-соседка сверху живет, у нее сердце…
— Не парь мне мозги, Горшкова. Так почему? Не поверю, что ты смертельно обиделась!
— А мне не интересно, Иван Аркадьевич. Кабинет отобрали, зарплата в две копейки, каждая тупая Щука норовит наорать, оскорбить, унизить, в кабинете шесть бешеных баб, весь день только чаи гоняют и сплетничают, работа неинтересная, роста нету… — начала перечислять я. — Этих причин достаточно?
— Да этого добра в каждой организации хватает! Куда бы ты не пошла, везде найдутся Лактюшкины, Щуки и прочее дерьмо, — продолжил злиться Иван Аркадьевич, — что, всю жизнь туда-сюда бегать будешь, Лида?
— Дело не в этом!
— А в чем? — сжал кулаки Иван Аркадьевич.
— В масштабности, — заявила я. — У нас все это дерьмо гипертрофировано. Так не должно быть. Я не хочу так работать. Меня коробит! Коробит! Вон та же Зоя Смирнова мероприятие помогла организовать, ведущей была, выручила всех с этим международным Карасёвым. А чем все закончилось?! Чем?! В газете похвалили Швабру. Еще и премию стопроцентно дадут Швабре. Швабре! А не Зое! А где была Швабра, когда Зоя всю ночь сценарий писала, потом репетировала, потом мероприятие вела?! И вот так у нас все. Сплошная несправедливость!
— Да. Несправедливость. — Внезапно успокоился Иван Аркадьевич. — Но только ты сбегаешь. Ты бросила Зою Смирнову и остальных зой, а сама убегаешь искать лучшее место. С магнолиями. Вот такой ты товарищ, Лидия. Нет, чтобы помочь навести порядок…
— Ой, вот только не надо меня виноватой делать, — отмахнулась я. — Меня, между прочим, саму несправедливо уволили. За помощь вам. А вы, вместо того, чтобы разобраться, сорвали мне важную поездку, напугали моих друзей, ворвались в квартиру, перебудили всех соседей, испортили мне настроение и сделали меня виноватой. И где справедливость?
— Бедненькая какая… — насмешливо хмыкнул Иван Аркадьевич.
— Да нет, не бедненькая, — я обвела рукой коридор, — наоборот, живу одна в двухкомнатной квартире, как вы правильно заметили. Правда при увольнении все почти удержали, но мать продуктов с деревни подкинула, так что месяц как-то продержусь. Не привыкать. А вот работать с вами не желаю больше. И поездку вы мне сорвали, между прочим, очень важную. Возможно, даже сломали жизнь хорошему человеку.
— Рассказывай, — коротко велел Иван Аркадьевич. — Куда опять влезла?
Ну, я и рассказала о Римме Марковне… и все остальное.
— Хорошо, — устало потер виски Иван Аркадьевич и подытожил, — давай поступим так: ты возвращаешься на работу, мы преодолеваем комиссию, а я верну тебе твою старушку. Как там ее?
— Римма Марковна, — подсказала я.
— Вот любишь ты всяких старушек убогих, Горшкова, — поморщился Иван Аркадьевич.
Я только развела руками.
— А сама туда не лезь. Я запрещаю!
Когда Иван Аркадьевич ушел, я долго-долго сидела на кухне, медленно пила остывающий кофе и думала, какая же я дура: вместо того, чтобы выторговать новый кабинет, приличный оклад, повышение в должности и другие плюшки, вместо этого я выпросила себе на голову Римму Марковну.
Ну вот не дура ли?
Глава 23
Ранним весенним утром я шла по направлению депо "Монорельс", влившись в суетливый поток людей, которые торопились попасть на работу до гудка. Время поджимало, и я ускорила шаг. Краем глаза уловила брошенный на меня косой взгляд. Затем — второй, третий. Стало зябко и неуютно. Я скрутила в кармане фигу и, успокоившись от такой детской выходки, зашагала дальше.
На проходной притормозила — пропуска у меня не было. Но тут мне замахала тетя Нина, сегодня она дежурила:
— Лида, здравствуй! — обрадовалась мне она и торопливо продолжила, сгорая от любопытства. — А у нас говорили, что Щука тебя уволила. Это правда?
— Здравствуйте, тетя Нина, — широко улыбнулась я. — Как там ваша внучка?
И тетя Нина моментально переключилась на то, какая же Оленька умненькая, какая красивенькая и вообще это самый лучший в мире ребенок. А как она кушает! А как какает!
— Ой, чуть не забыла, — виновато спохватилась она, — тут тебе Чайкина где-то пропуск оставила. А, вот же он, держи. Сказала идти в 21 кабинет сразу.
Я поблагодарила тетю Нину и, еле отделавшись от детального рассказа о том, на кого Оленька больше похожа, торопливо зашагала в 21 кабинет.
Контора депо "Монорельс". Всё как всегда: длинные узкие коридоры, много-много дверей, и много-много людей. Запахи бумаги и канцелярского клея внезапно разбавляет шлейф духов "Красная Москва". Все куда-то бегут, разговаривают, шутят, смеются, ругаются, спорят, кашляют, ворчат, болтают. Хлопают двери, шелестит бумага, журчит смех и разговоры, но всю эту какофонию звуков враз перекрывает рев гудка.
Всё.
Время пошло. Трудовой день начался.
В коридоре, за поворотом, я чуть не столкнулась с Гиржевой. От неожиданности она выронила несколько листов бумаги:
— Смотри, куда прешься! — возмутилась она, подбирая листы. Когда выпрямилась и увидела, что это я, то вытаращилась словно болеющий с бодуна Петров на недопитую бутылку пива, — Горшкова?
— Именно, — кивнула я.
— Тебя уволили! — заявила Гиржева, изумленно захлопав густо накрашенными ресницами.
— Как видишь — нет, — ответила я.
— Этого не может быть! — сообщила она мне безапелляционным тоном.
— Такова жизнь. Сегодня я, а завтра — ты, — улыбнулась я и пошла дальше, оставив Гиржеву в глубокой задумчивости.
На двери того самого "аквариума", где мы с Аллочкой и Алевтиной Никитичной на прошлой неделе приводили в порядок документы, висела табличка с номером "21".
Прошлый раз никакой таблички на двери я не видела.
Ну, ладно. Я дернула ручку — заперто.
Все ясно. Я развернулась и отправилась искать Аллочку. В кабинете ее не оказалось, а девочки сказали, что она у Ивана Аркадьевича.
Вздохнув, я спустилась в знакомый полуподвальчик. За дверью кабинета неистово и громко ругались. Подождав немного, постучалась и открыла дверь.
— Я занят! — рявкнул Иван Аркадьевич, прикрыв ладонью телефонную трубку.
— Извините, — сказала я, закрывая дверь.
— Лида, это ты? Заходи давай! — крикнул хозяин кабинета.
Хм. Интересно.
Я вошла в кабинет. Иван Аркадьевич сидел на углу стола и яростно накручивал телефон. Он махнул мне рукой, чтобы я присела. Из угла ободряюще улыбнулась Аллочка и жестом показала, что все отлично.
Тем временем Иван Аркадьевич дозвонился:
— Что-о-о?!! Когда они приедут?!! — кричал он в трубку.
В трубке что-то шипело и щелкало. Сквозь металлический лязг донеслось неразборчивое бормотание.
— Хорошо! — прокричал Иван Аркадьевич. — Жду!
Бросив трубку на аппарат, он развернулся к нам:
— Алла, отметь, завтра я прям с утра к Григорьеву. И напомни мне часа в три, чтобы я акты сверил.
Аллочка послушно записывала в пухлый блокнот.
— Так, дальше, — поморщился Иван Аркадьевич, — комиссия приезжает завтра днем. Московским поездом. Скажи Альберту, чтобы зашел сегодня, после четырех, обсудим, как встречать их.
Аллочка кивнула и записала.
— Накладные подвезли?
— Нет еще, — пискнула Аллочка, роясь в записях.
— Так какого ангела ты до сих пор им не позвонила?! — взорвался Иван Аркадьевич. — Быстро, одна нога тут, другая там! Чтобы через час у меня уже все было!
