А к 18.00 я пошел-таки на встречу с Зарубой. Благо пресловутый парк находится от меня в трех кварталах… Едва выйдя из двора, я увидел на углу Рустика. Он о чем-то оживленно трепался с двумя девками, полуодетыми по последней моде. Их гогот был слышен за квартал. В своей канареечной ветровке с капюшоном и широченных штанах он ничем не напоминал того малолетнего снайпера из другой жизни. Да и морда лица у него была весьма справная и туповатая, видно, от сытой жизни… И правильно — на хрена нам война? Пошла она на… Вон какие рядом телки, чего еще желать? И пусть у них совсем нет мозгов, а словарный запас состоит из десяти междометий (и те матерные), зато у них офигенные дойки и голые немытые пупки. Все при них… Тут не то что воевать — учиться-то неохота… При этом почему-то принято думать, что это поколение размножится и «поднимет Россию». Вопрос: а оно им надо? Поднимать-то? Эх…
Подходы к парку были изрядно загажены во время вчерашних торжеств. Возле битком набитых урн лежали груды мусора, в которых преобладали разнокалиберные пивные флаконы и рваные пакеты из-под чипсов и сухарей. На некоторых пузырях и упаковках присутствовали военно-праздничные атрибуты вроде этикеток «Сухарики Гвардейские»… Кое-где на фонарных столбах еще болтались георгиевские ленточки. Такие же ленточки валялись в некоторых урнах. День Победы у нас… С победной же символикой, мать ее… Убрать это безобразие теперь должны не скоро… И тем не менее хорошая погода и относительное малолюдие все-таки настраивали меня на лирический лад…
На полпути к парку у меня произошла еще одна «историческая встреча». Я лицом к лицу нарвался на Светлану Дитлову. А точнее, на ее здешнего «клона». Без всякого сомнения, это была она. Хотя узнать ее было сложно. Совершенно другая прическа и цвет волос. Другое выражение лица. Короче, все другое… И ничего в ней не осталось от того самооборонного медика. Эта Дитлова не смогла бы спасать под огнем чьи-то жизни и умереть от смертельной раны. Передо мной была обычная, задерганная жизнью хабалка, возрастом под полтинник. На ней были укороченные брюки капри по последней моде, матерчатые туфли-шлепанцы без задников, плюс какие-то блузка с ветровкой навыпуск. Брюки были явно тесноваты, отчего ее задница казалась непропорционально большой, чего за той, другой, Дитловой никогда и никем не замечалось. И лицо у нее было не припухшее, как я его запомнил, а какое-то загорелое, злобно-высохшее. В одной руке — туго набитый пакет. В другой — мобильник, по которому она не переставала трепаться. Действительно, что за баба в наше время без мобильника? Рядом с ней шла прикинутая с покушениями на моду девочка лет десяти-двенадцати, наверное, дочь… Меня Дитлова не узнала, да и не могла узнать. Ну и бог с ней. Жива, и ладно. В той-то реальности она года три как мертвая…
Здесь я с грустью подумал, что судьбы у людей «там» и «здесь» не всегда изменились в лучшую сторону. Например, мой одноклассник Дима Шангин. В той реальности он героически погиб на Львовщине и стал посмертно Героем. А здесь для него все закончилось значительно раньше. И пошлее. Еще в 1991-м, отмечая зачисление в институт, он вышел покурить на лестничную площадку. И вздумалось ему спьяну достать ногой висящую под потолком лампочку. Тогда все тащились от «колотушек» с Брюсом Ли, а Дима наш был крутой спортсмен и первый парень на деревне. В общем, подпрыгнул он, поскользнулся и хлопнулся башкой о ступеньки. Перелом шейных позвонков… Так что он уже давно на кладбище… Хотя я помню фортели и поинтереснее. Например, человек, ставший в той трагической реальности успешным пилотом штурмовика Су-25, в нашей мирной, в общем-то, жизни стал всего-навсего ментом… Эх, да что вспоминать…
Справа на подступах к парку моем взору открылось кафе «Искорка», где уже второй день на всю катушку гуляло нечто вроде свадьбы. Окрестности оглашались голосом Жанны Фриске. Песня состояла из одних перечислений — малинки, тропинки, вечеринки, буратинки… Инородное творчество… Я вспомнил, что в той реальности, во время первого натовского удара по Минску, там оказалась на гастролях Алла Борисовна, попавшая в число «безвозвратных потерь», и улыбнулся. Нынешнюю попсу, увы, не сметешь даже ковровым бомбометанием и боевой химией…
С этими мыслями я перешел дорогу и вступил в парк. В странноватый и сюрреалистический наш Парк Победы. Собственно, Победы он последние лет двадцать, а до того был Парк Нефтехимиков, что тогда больше соответствовало истине. Находится парк на горе, над рекой. До самой реки тянется лес, посадкой которого в 1960-е руководил не кто иной, как мой дед. В общем, лес-то издали как раз выглядит пристойно. Заходить в него я, конечно, никому не советую — навалено под каждым деревом плюс битое стекло кругом. А летом, после разлива реки, еще и оголодавших комаров тучи… А вот что касается победы…
Слева, как заходишь в парк, стоит наш убогонький музей этой самой победы. Построили его к ее 55-летию, и ничего умного или оригинального в своей экспозиции он не имел и не имеет. Любой сдвинутый на военной тематике начинающий клептоман школьного возраста, имеющий небедного папу и Интернет, сейчас может собрать у себя в квартире куда более богатую и интересную коллекцию причиндалов тех времен. Ну, стоит себе музей и стоит. Есть не просит. Раньше на месте музея была карусель, потом — небольшое помойное болотце. Наши аборигены в музей ходят только 9 мая, когда вход бесплатный. В иное время стоимость входного билета равна цене полбутылки водки, что среди народных масс давно уже считается совершенно неприемлемым. Перед музеем натыкано несколько пушек, самая старая из которых выпущена лет через десять после окончания войны. Справа на обшарпанном постаменте стоит танк Т-34-85 с явными признаками двух послевоенных модернизаций. И то и другое каждую весну красят свежей заборной краской ядовито-зеленого цвета. В общем-то, как везде на обломках давно сгинувшего «Союза нерушимого».
Куда большее, чем музей и все это ржавое железо, внимание народонаселения привлекает кабак «Заимка», совмещенный в зимнее время с лыжной трассой и прокатом лыж, прилепившийся на склоне за музеем. Вот уж где всегда царит радость и всенародное веселье! Кабак приветствовал меня песней, очень подходящей к текущему моменту.
— Айн, цвай, драй! Шикен, шикен швайне! — частили динамики шалым голоском Глюкозы (или как там ее на самом деле?). Ладно хоть это. А то обычно в этом заведении предпочитают с утра до ночи гонять лагерную лирику. С какого-то перепугу именуемую в нашей стране «русский шансон»… Смешнее другое. За музеем и кабаком находится образцово-показательная мечеть. И, когда вопли муллы (или кто у них там молитвы кричит?) сливаются с музоном, доносящимся из «Заимки», впечатление создается неописуемое. Хоть смейся, хоть плачь…
