Игинкат тоже с интересом наблюдал за соревнующимися, выискивая среди них знакомые фигуры. Салве с его светлой шевелюрой и здесь не затерялся. Вон, как раз сейчас он метает диск. Вполне технично, кстати. И когда только научиться успел? Истребитель, разумеется, записался на соревнования по своему любимому панкратиону. Было просто любо-дорого наблюдать, как технично он разделывается с соперниками. Кстати, они же соревнуются без разделения на весовые категории, стало быть, кто-то один станет абсолютным чемпионом. К своей радости среди соревнующихся мальчик увидел и Рамету. Юная амазонка соревновалась сразу и в беге, и в прыжках в длину, и, похоже, особых затруднений с соперницами не испытывала.
Только ближе к вечеру дело дошло до финалов. Салве в своей дисциплине боролся яростно, но до призов не добрался. Несколько удрученный поражением, он покинул поле, заняв место на трибуне рядом с родителями и Игинкатом.
- Да уж, куда нам состязаться с краснотрусыми… — пробурчал он, комментируя собственное выступление. Действительно, во всех дисциплинах побеждали пацаны — обладатели красных трусов и девчонки-амазонки. — А впрочем, так оно и к лучшему, им ведь еще Аленте жертву приносить. Я бы точно не выдержал…
- Какую еще жертву? — удивился Игинкат.
- Скоро увидишь. В религиозном смысле все эти соревнования — только способ выявления самых достойных.
Тем временем, завершились поединки в панкратионе. К бурной радости Игинката и Салве, в финальном бою победил Истребитель, хотя и с трудом, но все же одолев более высокого соперника. Рамета проиграла финальный забег, но зато сумела выиграть в прыжках. Проигравшие переместились с поля на трибуны, внизу, рядом со статуей Аленты, в окружении ее жрецов и заслуженных франгуляров, осталось лишь девять победителей соревнований в разных дисциплинах: пять мальчиков и четыре девочки. Им вручили завоеванные награды, надели на головы лавровые венки, но на этом церемония не закончилась. На поле вывезли каменную плиту на подставках и установили ее прямо перед статуей. Старший жрец обратился к статуе с длинной молитвой.
- Это алтарь Аленты, — прошептал Салве на ухо Игинкату. — Сейчас их всех на нем будут сечь.
- Зачем?
- Ну, чтобы принести их кровь в жертву Аленте. Древняя традиция такая.
- И много им достанется?
- Парням по сто розог, а девчонкам по пятьдесят. И надо все их выдержать достойно, без крика, а то будет полный позор.
Игинкат присвистнул. Максимум, что ему самому доводилось получить зараз, это восемьдесят розог, да и те вытерпеть не удалось, и он не припоминал, чтобы кто-то из однокурсников тогда хвастался, что сумел продержаться до конца. А тут их ровесники должны протерпеть сто! Было и страшно за них, и жутко любопытно.
Тем временем, молитва закончилась, и вот уже первый из пацанов, сняв трусы, улегся на плиту. Двое жрецов, вооружившись розгами, принялись его полосовать. Паренек лежал спокойно, даже почти не вздрагивал, хотя секли его крепко, действительно стараясь пустить кровь. Где-то после тридцати ударов она, наконец, проступила, затем ее становилось все больше, больше, вот уже красные струйки потекли с ягодиц на алтарь. Мальчик все терпел, не издавая ни звука. Когда все положенные сто розог были выданы и он с трудом, но самостоятельно слез с алтаря, на месте, где он лежал, видна была красная лужица. Жрецы старательно собрали кровь и окропили ей статую, а на плиту уже ложился следующий парень. Высеченные ребята уходили в подтрибунное помещение, видимо, для медицинских процедур, двоих пришлось вести под руки. Истребитель, к гордости Салве и Игинката, ушел без чьей-либо помощи.
За парнями настала очередь юных амазонок. Розог им доставалось вдвое меньше, но секли настолько крепко, что кровь успевала пролиться все равно. Для Игинката стало откровением, что девчонки могут так держаться. Ни одна даже не дернулась! Он, конечно, больше всего болел за Рамету, но и следил при этом за ее поркой особенно жадно. Все же есть в этом мире высшая справедливость: она видела, как полосуют его, а он — как секут ее! Ушла она с поля, кстати, тоже своими ногами.
Когда церемония закончилась и некоторые зрители уже потянулись к выходу, на трибуну неожиданно заявился Истребитель, все еще в лавровом венке и с призом в руках.
- Ну, ты силе-он! — восхитился Салве, оглядывая его красные трусы. — Едва подлатать успели, и уже бегаешь! И не больно в трусах-то? Пластыри с задницы не сдерешь?
- Даже если и сдеру — не беда, — Истребитель улыбался, несмотря на боль, и откровенно наслаждался своим триумфом, — трусы же красные, на них кровь не видна.
Талис, Афлат, Киру и супруги Конведы наперебой поздравляли юного героя с победой, один Инфет не проронил ни слова, пялясь на него округлившимися глазами, и лишь когда Истребитель, наконец, ушел, Асден решил обратиться к Игинкату:
- А ты что… тоже так можешь?..
- Ну, сотню мне еще не выдержать, — тут мальчик скромно опустил глаза, но шестьдесят четыре однажды уже удавалось, — за что был удостоен почти столь же потрясенного взгляда, каким Инфет только что взирал на Истребителя.
По дороге домой Игирозы и их гость почти не обсуждали увиденное. Все же впечатления оказались слишком сильными, их еще надо было в себе переварить.
Инфет скоро уехал на родину, в связи с чем Игирозы получили, наконец, возможность отправиться в поход. Цивилизованного туризма во Франгуле то ли не знали, то ли просто им брезговали как занятием для лентяев. Другое дело отправиться куда-нибудь в дебри, захватив с собой минимум вещей, а пропитание добывая рыбалкой и охотой! Таких воистину диких туристов семейству Игирозов на пути встречалось немало. Многие даже без палаток обходились, сооружая себе на месте стоянки временные шалаши. Зато здесь было принято таскать с собой в походы детей, едва научившихся ходить. Малыши, оказавшись на лоне природы, быстро избавлялись ото всякой одежды, измазывались в грязи и вскоре уже своим внешним видом ничем не отличались от настоящих дикарят из какого-нибудь первобытного племени, проживающего в глубине тропических лесов. Те, что постарше и уже ходят в школу, сооружали себе юбочки из травы и зеленых ветвей, скорее всего, не из скромности, а для прикола. И тех и других родители почти не дергали, на привязи не держали, благодушно спускали с рук мелкие шкоды и лишь за действительно серьезный проступок могли отхлестать прутьями, срезанными с ближайших кустов. Глядя на радующуюся вольной жизни мелкоту, Игинкат завидовал, что он в их возрасте не был так раскован.
