Ознакомительная версия.
Сёи Юрисима оказался единственным офицером, спасшимся в блиндаже. Правда, «спасшимся» — это, наверное, было слишком громко сказано. Так, ненадолго отложившим свою смерть. Совсем ненадолго…
Юрисима обвел глазами своих солдат. Оборванные, окровавленные, они смотрели на него — своего командира и ждали приказаний. Тадаеси вздохнул: что можно приказать? Разве и так не ясно?
— Божественный Тенно говорит нам, — хрипло произнес Юрисима и непроизвольно облизал разом пересохшие губы. — Сражайся жестоко, если боишься умереть, и ты умрешь в бою. А если не боишься — ты не умрешь…
Солдаты молчали. Сёи стиснул рукоять дедовского меча — отцовский меч достался старшему брату, и продолжил, возвысив голос:
— Сын Неба приказал: ни при каких обстоятельствах не сдавайся в плен! Если стал беспомощным — с честью покончи с собой!
Он не придумал, что еще сказать своим солдатам в последнем обращении и потому запел:
Кими га ё ва [194]
Ти ё ни
Голос Тадаеси сорвался, но внезапно рядом с ним запели двое нито-хей — рядовых второго класса.
Яти ё ни
Теперь пели все: пожилой хейсё [195] — должно быть из школьных учителей, четверо пулеметчиков, гунсо [196] из его взвода… Все дружно выпевали:
Садзарэ-иси но
Ивао то нари тэ
Кокэ но мусу мадэ.
Пропев, как полагается, трижды текст гимна, все встали по стойке «смирно» и трижды крикнули «Банзай!».
— Каково ваше самое сокровенное желание?! — сорванным голосом взвизгнул сёи.
— Наше самое сокровенное желание — умереть за императора! — нестройно проорали солдаты, после чего каждый занял свое место.
Юрисима проверил патрон в патроннике пистолета и вдруг подумал, что, к сожалению, не сможет передать сладости приглянувшемуся ему русскому с тяжелым именем и невыговариваемой фамилией. В голове сами собой сложились строчки:
Ночь в полдень придет
И веки мои закроет.
Вспомни меня, друг.
Юрисима вытащил из сумки блокнот, вырвал листок и, тщательно нажимая на перо ручки-самописки, вывел каллиграфическим почерком свое посмертное хайку. Помахал в воздухе бумагой, чтобы чернила лучше высохли, затем аккуратно сложил и убрал в нагрудный карман, в свою офицерскую книжку. Слушая тяжелое дыхание своего маленького гарнизона — своих сотоварищей по последней битве, Тадаеси позволил себе помечтать. Русский сёи Павфрикоффу Анатону найдет его тело среди развалин блиндажа, осторожно кремирует его на костре из бальзамической сосны, сам склеит футляр из рисовой бумаги, в который упакуют урну, и напишет письмо его матери и брату. И еще обязательно сложит стихи в его память. И на высокой горе поставит маленький инкикинейхи — могильный памятник. И посадит там вишневое деревце. А потом поселится рядом, станет ухаживать за могилой и деревом, каждую весну будет любоваться его цветением. И обязательно назовет одного из сыновей Тадаеси…
«Береговые обезьяны» снова заорали «Цилай!», значит источник его жизни иссякает, роняя последние капли…
Младший лейтенант Павликов до хруста стиснул зубы. Японцев там добивают, а он тут стоит, как памятник Пушкину на бульваре! И безмолвствует, как народ из пьесы того самого Пушкина!
— Первый, девятка. В секторе двенадцать желтозадые союзников добивать готовятся. Разрешите помочь нашим? — произнес Павликов в микрофон.
В наушниках помолчали, а затем товарищ Логинов рыкнул:
— Запрещаю демаскировать позицию! Понял, девятка? Подтверди!
Примерно такого ответа Антон и ожидал, а потому, прижав тангенту, закричал:
— Не слышу вас, первый! Повторите!
— Девятка, твою мать! Не смей высовываться! Сидеть, х… тебе в задницу! Понял?!
— Первый вас не слышу…
— Сиди! Не смей лезть в бой!
— В бой?! Первый, первый, повторите!..
— В какой бой?! Сиди, б..!!!
— Идти в бой?! Понял, первый! Вас понял! Эска
Павликов выключил рацию, последний раз затянулся папиросой и выбросил вверх руку с красным флажком. По этому сигналу оба бронеавтомобиля и оба бэтээра взвода разом запустили моторы. Антон выждал тридцать секунд, давая движкам прогреться, и крутанул флажком над головой. Два БТР-26 и два БА-10 м стоявшие в густой бамбуковой роще, натужно взревев движками, двинулись вперед, подминая под себя коленчатые стебли.
Китайцы не ожидали появления бронемашин — разведка не сообщала о японских танках или бронеавтомобилях на этом участке фронта. А потому первые пулеметные очереди стали для них неприятной неожиданностью. Первой, но далеко не единственной.
Павликов вывел свои бронеавтомобили параллельно траншеям, словно линкоры в морском сражении. И словно линкоры они засыпали противника градом крупнокалиберных пуль и осколочных гранат. А «двадцать шестые» под прикрытием этого торнадо огня, свинца и стали, принялись методично выбивать расчеты мелкокалиберных орудий, а попутно — утюжить те участки окопов, где гоминьдановцы скопились особенно густо.
У Фань, задохнувшись, наблюдал, как солдаты его дивизии сгорают, точно солома в лесном пожаре, под огнем крупнокалиберных пулеметов, ливнем снарядов автоматических короткоствольных пушек, и не мог оторваться от окуляров стереотрубы. Бездушной оптике было наплевать на переживания гоминьдановского генерала, и она безжалостно показывала в деталях картину гибели двух полков китайской пехоты.
Вот большие трехосные броневики, формой корпуса похожие на лицензионные немецкие Sd.Kfz.222 [197], разошлись по флангам, замыкая гоминьдановцев в огневые клещи, причем один из них походя поджег очередью из крупнокалиберного пулемета не вовремя подвернувшуюся танкетку. Вот две огромные танкетки, похожие на «Виккерсы 6 тонн» со срезанными башнями передавили гусеницами выдвинутые вперед противотанковые пушки. Приземистые орудия были грозными противниками танков, но только спрятанные в складках местности, а тут их застигли во чистом поле. Последние две пушки японские танкисты даже не стали давить, а под прикрытием плотного пулеметного огня, выскочили из своих машин, зацепили орудия и уволокли на свою сторону.
Откуда-то из-за линии траншей грянуло дружной «Банзай!», и японские пехотинцы, воодушевленные атакой своих бронемашин, снова заняли окопы первой линии. Стиснув кулаки так, что побелели костяшки, У Фань смотрел, на японцев, деловито очищающих свои траншеи от трупов убитых гоминьдановцев. Коротыши, ни мало не смущаясь, выстраивали из тел настоящий бруствер перед своими окопами, а заодно подбирали трофейное оружие.
Ознакомительная версия.
