Ознакомительная версия.
Сивуха все лопотал и косился на спутников, я никак не мог поймать его взгляд, но в какой-то момент мне Сивуху стало просто по-человечески жаль, и я отступил:
– Смотри, головой отвечаешь! – сказал я, снимая Тричар, и передал Сивухе.
Гридень улыбнулся во все зубы и поклялся хранить Тричар как зеницу ока. Потом, приосанившись, двинул дальше, вход к Роману запрещен даже ему. Прошел еще час.
Караул – это всегда думы, делать нечего, да и нельзя ничего делать, кроме как бдить. Как там в УГиКСе[117] сказано: «… бдительно охранять и стойко оборонять свой пост; нести службу бодро, ни на что не отвлекаться, не выпускать из рук оружия…» Да лучше перебдеть, чем недобдеть. Но голова была пустая, и в ней лениво ползли вялые мысли, что вот неплохо бухнуть на такой нудной работе, что удалых бойцов можно было бы как-то и по-другому занять. Сам я не заметил, как от всего этого УГ[118] голова предательски начала клониться на грудь, а глаза слипаться. Я встряхнулся, поприседал, размахивая руками, но сонный морок не развеивался. Пришлось растирать себе уши, сделать несколько приемов с алебардой – ничего не помогало. В кармане толкнулся кизир – значит, кто-то наводит чары.
Я взял со стола маленький металлический поднос, поставил его рядом с креслом, зажал в серебряную ложку и по примеру Сальвадора Дали повесил ложку над подносом, удерживая ее пальцами.
Несмотря на толчки кизира, я задремал, и ложка грохнула в поднос. От звона я подскочил, снова поупражнялся с алебардой, снова уселся, удерживая ложку-будильник в руке. Но задремать не успел, как послышалось громкое сопение, дальняя стена коридора затуманилась, и оттуда дохнуло сыростью. Из тумана вышел козлоголовый человек с зеленым лицом и деловито зацокал копытами мимо меня, прямо в спальню наследника. Я схватил алебарду и рубанул прямо по рогам непрошеного гостя, но алебарда прошла сквозь него как сквозь дым и врезалась в пол. Козлоподобный повернул ко мне удивленное лицо и спросил:
– Ты меня видишь?
Я риторические вопросы вообще игнорирую, а уж разговаривать со злонамеренным призраком и вовсе не собирался, поэтому схватился за рукоять меча: ан нету его, отобрали блюстители порядка.
– Смотри какой неугомонный! – криво ухмыльнулся козел и выдохнул прямо мне в лицо облако синего, как будто сигарного, дыма.
Я задержал дыхание, но это не помогло: дым проник мне в ноздри и всосался в легкие без моего участия. Рогатый разбежался и саданул с развороту копытом мне под дых. Пришлось выдохнуть, и коридор стал вращаться, а потом наступила знакомая тьма. И знакомый голос монотонно забубнил: «Вызывает удивление тот факт, что национальные правительства не предпринимают явных и понятных массам действий в отношении крупных хеджфондов, играющих на бирже. А ведь инструментов для получения данных о ведущих нечестную игру на рынке ценных бумаг у национальных правительств в избытке: финансисты, посольства, агентства, спецслужбы и т. д.
Напрашиваются выводы:
1) у крупных биржевых игроков есть серьезные покровители, предположительно – крупные финансовые корпорации;
2) капиталы, которыми управляют упомянутые хеджфонды, принадлежат отчасти коррумпированной элите национальных правительств.
На первый взгляд может показаться, что защита международных махинаторов и коррумпированная элита – суть одно и то же, но это не может соответствовать действительности.
Трансконтинентальные финансовые институты гораздо старше большинства национальных экономик, даже в странах со стабильной политической системой, что же говорить об опереточных режимах стран-калейдоскопов, где режимы и правительства меняются с вызывающим удивление постоянством.
История создателей и покровителей транснациональных корпораций уходит в далекие времена и к древним созданиям…»
Трансляция лекции была прервана, и перед моим лицом выросла каменная шершавая стена. На каплях конденсата играли отблески близкого костра.
Не оборачиваясь, я сказал:
– Здорово, Кондратий! Как жизнь пещерная?
– Жизнь зашибись, может, не такая интересная, как у некоторых штатских, однако ничо, грех жаловаться, – проскрипел в ответ старик, – проходи, присядь, чего как не родной.
– Надоело, что все чего-то знают, а со мной делиться не спешат, еще каждая сволочь побеседовать норовит, причем явно свой непонятный интерес имеет… – начал было я жаловаться на несправедливый мир, но Кондратий меня прервал:
– Погоди, погоди, воин, не части! Времени у нас с тобой мало, чтобы истерики твои выслушивать. Кругом злые бяки, напали и хитрят. Да тебя все облизывают с ног до головы, кого ни возьми! А что всего не открывают, стало быть, резон есть, не просто так, дитятке чего-то недоговаривают, чтобы оно по причине простодырости своей и недалекого ума не проболталось… – Кондратий замолк, отдуваясь и посверкивая глазами, потом неожиданно сменил тон: – Прости, сорвался, Володя, не обессудь, то зависть и страх выхода ищут, вот и понесло…
– Да ладно, понимаю… – не стал и я увлекаться взаимными упреками, – только и ты поставь себя на мое место. То одни наскакивают, то другие, а некоторые так и норовят лизнуть то огнем, то железом. А которые без огня и железа, те еще страшней. От неизвестности мороз по коже продирает так, что лучше бы уж с оружием пришли…
– Слушай, Тримайло, меня внимательно: выбор мы делаем постоянно, а правильный он или нет, только спустя немалое время сказать можно. Далеко ходить не будем, поговорим обо мне. Ты, поди, думаешь, я бог весть какой маг и волшебник. А вот и ошибаешься, я в недавнем прошлом – клиент Плавильни. Я разбойником промышлял с 1789 по 1817 год в Курской губернии. Аккурат до учреждения жандармских команд. Вот лихой поручик полуэскадрона Воловского уезда, Тарареев Илья Кузьмич, буйну голову мне и снес возле села Чесночное отцовской шашкой. Подробности моей смерти оный поручик мне изложил, когда его самого на шестой круг Плавильни закинули. Тока не подумай, что за меня или там дружков моих, нет. За исполнение служебного долга, даже эсэсовцы под амнистию попали: срок свой на втором круге тащат, правда, не все, только те, которые удовольствия от своей работы поганой не испытывали. А поручик уже в возрасте 52 лет, через тридцать лет после нашей памятной встречи, зарубил жену с ее любовником, не вовремя с охоты вернувшись. А после рассудил, что теперь каторга все равно, застрелил тестя, потому как сильно его не любил. Потом хотел еще застрелить сестру жены по той же причине, но полицейские по-другому рассудили: когда ротмистр Тарареев, известный стрелок на всю округу, из дома тестя выходил с дымящимся пистолетом в руке, был тут же убит пятью выстрелами из пяти стволов напуганными стражами порядка. Вот ротмистра в Плавильню и определили, на шестой круг для закоренелых убийц, в основном за убийство тестя и черные мысли про свояченицу[119]. Там, среди печей, и повстречались мы с ним. Закадычными друзьями стали… да. Что же до меня, то история моя как у Опты[120], только с точностью до наоборот. Не успел я раскаяться и покаяние принести, ушел из жизни во время налета, снедаемый кровожадностью и алчностью, да еще и пьяный в стельку. В общем, все по Шекспиру: «Руби его, чтоб он свалился в ад, ногами вверх, весь черный от пороков». Судьбу свою я принял смиренно, и, когда знакомец твой Жбан сотоварищи салазки тугору моему завернули и утащили потехи свои выделывать, я на судьбу не роптал и из повозки ихней выпрыгнуть не пытался. Они тогда на четырех огнедышащих конях передвигались, очень впечатляло. Про шестой круг особо распространяться не стану, скажу только, что не у тещи на блинах, нахватался шилом патоки. Потом японцы стали пачками поступать и с Первой, и со Второй мировой войн. А умник этот Кура[121] стал человеческий опыт изучать и на ус мотать: особенно его заинтересовали японские лагеря военнопленных, где администрация целиком состояла из заключенных. И накатал он грамотную докладную: а не использовать ли, дескать, клиентов Плавилен из старопытуемых для распорядительной работы в канонах. И главное, правильного гуся адскому руководству вывел[122]: на заключенных черняшку тратить не надо, научил паре фокусов и вперед – служить. А чистокровных демонов – на трудные задания, тугорам – непосильные. Там и черняшки побольше, и неквалифицированного труда поменьше: короче, отовсюду выгода. Мысль эта Наичернейшему сиятельству очень понравилась, ему слуги всегда нужны. Кура очередного звания – действительный Энки третьего класса – удостоился, и награду на рог получил, при случае попроси показать, он это очень любит. И на практике плавильные кадры себя показали неплохо: оно и понятно, люди тертые, знающие. А если что не так – будьте любезны мучиться согласно старым приговорам.
Ознакомительная версия.
