том, что в лаборатории профессора Бунзена в Гейдельберге я планирую заниматься капиллярными явлениями.
— А газы его совсем не интересуют?
— Интересуют, — обнадёжил Дмитрий Иванович. — Растворимость газов в зависимости от давления.
— Я думаю, что константу, которая в моём выводе, вполне возможно посчитать, и тогда это будет открытие мирового уровня. Как начет совместной публикации? Если конечно гипотеза подтвердится.
— Хорошо, если будет время. А где вы читали про Авогадро, Александр Александрович?
— Честно говоря, я видел его закон во сне, но мои сны обычно сбываются.
— Наслышан, — сказал Менделеев.
— Может и Авогадро найдётся? Сообщество ученых ведь довольно тесное, может слышал кто-нибудь? Он, кажется, из Турина.
— Поспрашиваю, — пообещал Менделеев. — Теперь о ваших вопросах.
— На один вы уже ответили. То есть в настоящее время считается, что воздух состоит из кислорода и азота?
— Да. Вы видели во сне ещё что-то?
— Видел, не смейтесь, — улыбнулся Саша. — Тяжёлый газ, который светиться красивым фиолетовым светом, если пропустить через него электрический ток. И лёгкий газ, который светится красным.
— Любопытно, — проговорил Дмитрий Иванович.
— И оба газа не окисляются. И вообще ни с чем не реагируют, кроме фтора. Фтор известен?
— Да, но не в свободном виде. Только в составе других веществ. Например, плавиковой кислоты.
— Только не связывайтесь с фтором, Дмитрий Иванович, — предостерёг Саша. — Это ещё хуже, чем хлор.
— А вам не приснилось, как получать эти чудесные вещества?
— Они испаряются неодновременно.
— То есть это не постоянные газы? — спросил Менделеев.
— Постоянные газы?
— Когда Фарадей ставил эксперименты по сжижению газов, он обнаружил, что некоторые из них не удаётся перевести в жидкости ни при каких давлениях. Их всего шесть. Это кислород, азот, водород, диоксид азота, угарный газ и метан.
— Чертовски интересно! — воскликнул Саша. — А при какой температуре их сжижали?
— До минус ста десяти по Цельсию.
Саша быстренько в уме пересчитал в Кельвины. Ну, да! 163 К.
— Слабенько, — вздохнул он. — Значит, жидкий воздух получить не удалось?
— Нет. Видимо, это невозможно, — улыбнулся Менделеев.
— Мне очень нравится слово «видимо», — заметил Саша. — Кто-то в этом сомневался?
— Фарадей. Но эксперименты доказали обратное.
— Ничего они не доказали. Просто минус сто десять — это очень высокая температура.
— Вам не приснилось, как достичь более низкой?
— А как это делал Фарадей?
— С помощью изогнутой трубки. Один конец содержал вещество, которое выделяло газ при нагревании: под ним зажигали горелку. А второй конец погружали в холодную воду, в лёд, сухой лёд или охлаждающую смесь на основе сухого льда. Тогда в холодной части трубки появлялись капельки жидкого газа.
— Понятно, конденсация. А как получали сухой лёд?
— Сначала точно также получают жидкий углекислый газ, потом часть его испаряется, а часть замерзает.
— Понятно. Охлаждение из-за затрат энергии на испарение. И всё?
— Охлаждение газов при расширении. В Америке был эксперимент, когда получили искусственный лёд при расширении аммиака.
— Давно?
— Лет десять назад.
«И почему до сих пор нет холодильника?» — подумал Саша.
— Мне кажется, это и есть самый перспективный метод, — вслух сказал он.
— Метод Фарадея позволяет получить более низкие температуры.
— Недостаточно низкие. Эти газы мне нужны для реализации одной идеи.
— Красных и фиолетовых уличных фонарей?
— Скорее иллюминации. Но это не главное. Впрочем, мне пока и азота хватит, если вам недосуг проверять мои сны. Это, кстати, весьма перспективное занятие. Академик Якоби проверил и не пожалел. Я его попрошу вам написать, если позволите.
— Я слышал про телефон.
— Ну, ещё бы! Он даже не засекречен.
— Кроме телефона есть что-то ещё?
— Государственная тайна, — усмехнулся Саша. — Хотя, думаю, нам боком выйдет эта государственная тайна. А инертные газы — очень полезная штука.
— Инертные, потому что ни с чем не реагируют?
— Да.
— Это план исследований лет на десять. Честно говоря, не люблю заниматься одним и тем же так долго.
— А вольфрам?
— Хорошо, перейдём к вашему вопросу про вольфрам. Да, такой металл известен. Но не технология получения тонких нитей. Насколько тонкой должна быть нить?
— Доли миллиметра.
Менделеев только покачал головой.
— Жаль, — сказал Саша.
— Александр Александрович, а зачем?
— Очень просто. Чем тоньше нить — тем больше электрическое сопротивление металла. А чем больше сопротивление — тем больше выделяется тепла и тем выше температура. Закон Джоуля-Ленца. Раскаленный металл светится. А так как это тугоплавкий вольфрам, то не плавится, а остаётся твёрдым.
— И сгорает в воздухе, — продолжил Менделеев.
— В кислороде, — уточнил Саша.
— Поэтому нужны ваши инертные газы.
— Или, в крайнем случае, азот.
— А почему не вакуум?
— Нить слишком быстро испарится.
— Я попробую найти газы, — пообещал Дмитрий Иванович.
— Поспрашивайте, может быть, кто-то возьмется за вольфрам.
В апреле Менделеев уехал в Гейдельберг, а императорская семья — в Царское село.
Снег на дорожках уже растаял, и можно было расчехлять велосипеды. Только под деревьями еще лежал его толстый почерневший слой, и на Царскосельском пруду истончился, но еще не растаял залитый талой водой лёд.
До середины месяца Саша получил три письма, каждое из которых было по-своему интересно. Во-первых, из Гейдельберга писал Менделеев и радостно сообщал, что Бунзен согласился заняться проверкой «гипотезы Авогадро», так что будущий автор знаменитой таблицы решил временно забить на капилляры.
Второе письмо было от Пирогова.
«Согласно проведенным исследованиям, внешние проявления золотухи хорошо снимает раствор сулемы».
— Обнадёживал хирург. Лечение не очень приятное, но попробовать можно, и цесаревича он готов посмотреть, когда государю будет угодно.
Саша выяснил у Соболевского, что такое «сулема». Ну, да! Хлорид ртути. И Саше сразу вспомнилось словосочетание «безумный шляпник».
Как бы лекарство не оказалось хуже болезни.
Мазать Никсу хлоридом ртути как-то очень не хотелось. Но, если средство от золотухи нашлось среди известных веществ, может быть, есть менее токсичное?
«А нет ли какой-нибудь химической энциклопедии со списком всех известных на данный момент химических соединений? — спросил он Соболевского. — С описанием, свойствами и, желательно, формулой?»
«Вы умеете читать химические формулы?» — спросил учитель.
«Разберусь!» — пообещал Саша.
Энциклопедия оказалось многотомным изданием на немецком языке, которое начало выходить аж в 1837-м и до сих пор не было закончено. Чтобы не разорять библиотеки Санкт-Петербургского университета, Медико-хирургической академии и Инженерного училища, Саша выписал её из Гейдельберга через Дмитрия Ивановича, но за свой счёт. После фонариков, шампуня, конфетти и открыток покупка книг больше не была проблемой.
Но визита Пирогова это не отменяло. Саша слишком давно этого добивался, чтобы отказаться, разочаровавшись.
Этот вопрос решала в основном государыня. Так что, благодаря мама́, визит был назначен на конец апреля.
Третье письмо было совсем неожиданным. Саша прочитал имя отправителя и поразился. Он
