Они прошли мимо главного и единственного храмового зала, вход в который не имел ни двери, ни полога. Артем успел заметить немногое: большое светлое помещение (свет проникал в проемы между первым и вторым ярусом и падал в зал сверху), вдоль стен которого лежали свернутые в трубку соломенные коврики и стояли сейчас еще не зажженные светильники (глиняные плошки с маслом или жиром), невысокий деревянный помост у дальнего края зала, вероятно, предназначенный для настоятеля, а позади помоста возвышалась где-то так полуметровая бронзовая статуя Будды. Словом, все очень скромненько. Никакого тебе злата-серебра, живописной пестроты и прочих излишеств, отвлекающих от забот о душе. Крайней простотой отличалась и собственно планировка храма — зал и коридор, огибающий зал с внешней стороны.
Они завернули за угол и справа, там, где, по предположениям Артема, должна была находиться стена скалы, он увидел свисающие по всей длине коридора однотипные пологи. Идущий впереди монах откинул один из пологов… Ну так и есть! Вход в пещеру.
Монах прихватил с собой один из фонарей-укидару[26], стоявших на полу вдоль стены. Подсвечивая себе путь этим фонарем, вошли в довольно высокую и сухую пещеру. Буквально с первых же шагов начались разветвления, ответвления, боковые ходы (даже со ступенями, ведущими куда-то наверх), но идущий впереди монах уверенно ориентировался в этом лабиринте, сворачивал куда надо… Ну, хотелось бы верить, что куда надо.
Подземными ходами брели недолго — Артем не насчитал и полторы сотни шагов, когда они снова вышли под открытое небо.
Это была небольшая по площади впадина между двумя склонами. Впадина имела форму неглубокой воронки, по дну которой змеилась трещина, а по ней тек ручей. Быстрый поток вращал установленный над ним небольшой молитвенный барабан, напоминающий миниатюрное пароходное колесо. Вода толкала лопасти и заставляла барабан крутиться. «Наверняка эта штука символизирует колесо времени, которому они так поклоняются», — подумал Артем.
— Стойте! — окликнул их Поводырь, который шел последним. А так их вообще-то отправилось в путь четверо.
— С тобой, брат Ямамото, пойдут брат Ёсико и брат Тибетец, — сказал Поводырь. — Я останусь здесь. Я желаю тебе обрести Сатори, брат Ямамото. Идите!
Наверное, следовало сказать на прощание что-то важное и трогательное. Вдруг не доведется больше свидеться. Не все же возвращались с Тропы. Но Артем ограничился уважительным поклоном.
Дальше отправились втроем. Прошли узкой тропой по краю воронки до соседнего горного склона, стали огибать его. Поворот скрыл от Артема впадину и стоящего на ее краю Поводыря. Метров через двадцать обнаружились вырубленные в камне ступени, ведущие наверх. Они стали подниматься.
Двигались в такой последовательности: брат Ёсико, Артем, замыкающим шел Тибетец. Артем обратил внимание на то, что божьи люди специально выстроили такой порядок шествия. Что ж… Видимо, кто за кем идет, имеет некий ритуальный смысл. И его, Артема, место предпоследнего в этой колонне тоже, наверное, определено некими ритуальными соображениями. Ну и ладно, пусть так…
Если б Артем был туристом, то не преминул бы спросить ну хоть у того же брата Ёсико, как давно, в каком поколении монахов вырублены в горах эти ступени. А еще, конечно, интересно было бы узнать, сколько рубщиков при этом сверзилось вниз. Хорошо, что у воздушного гимнаста профессионально отсутствовал страх высоты, иначе подъем по этой тропе вылился бы в нешуточное испытание. Потому что удержаться от случайного взгляда вниз было невозможно, а взглянув — еще труднее уберечь себя от головокружения.
Ступени и без того шириной всего в полметра, постепенно сужались. Перилами, даже самыми простенькими, ясное дело, никто «лесенку-чудесенку» не оборудовал, а камень — почва коварная, особливо ежели пребывает он под открытым небом, доступный всем ветрам и снегам. Чуть качнешься, не говоря про то, что оступишься или поскользнешься, — ждет тебя полет вдоль отвесной скалы до дна, которого не видно. Даже самому удачливому на свете человеку не на что будет рассчитывать.
А ширина ступеней между тем все уменьшалась, уже едва доходила до тридцати сантиметров, что невольно заставляло жаться к скале. Монахи же вышагивали, нисколечко не сбавляя ритма. Неизвестно, как часто здешние буддийские иноки упражнялись в ходьбе по узким горным тропкам, но вот Артему явно не хватало подобного навыка.
А тут еще на пути случился выступ, эдакий каменный нарост на теле скалы, здорово смахивающий на человеческий нос. Его предстояло обогнуть по карнизу, шириной, наверное, в ладонь, не больше.
Разбросав руки, Артем передвигался боком, мелкими приставными шажками. Разумеется, передвигался он лицом к скале. Перед глазами представал во всех мелких подробностях скальный рельеф: трещины, выпуклости, белесые жилы вкраплений, скопившаяся во впадинах влага, серые хлопья лишайника.
Поскольку треклятый выступ над ним еще и нависал, приходилось не только прижиматься к каменной стене, но вдобавок и выгибаться. А по спине совсем не по-дружески похлопывал ветер.
Согласно всем инструкциям, какие ни возьми, находясь на высоте, вниз лучше не смотреть. И все же Артем не удержался, бросил взгляд под ноги. И тут же понял, что сделал это напрасно.
Что там кувыркания под куполом цирка! Нет, там, над ареной, расстояние не чувствуешь. Как не чувствуешь глубину океана, плавая по его поверхности. Здесь же расстояние ощущаешь леденеющим позвоночником, предательски подкашивающимися коленями. У альпинистов хотя бы имеются крюки, карабины, ледорубы, страховочные веревки, а тут висишь над пропастью, цепляясь за скалы одними молитвами.
И еще все твое существо пронзает странное желание — так и тянет сделать шаг назад, к бездне, в эту пропасть. Нужен-то всего пустяковый шажочек в несколько сантиметров длиной…
— Неплохо, если меня прямо здесь и сейчас окрылит Сатори, и, затрепыхав этими крыльями, я удержусь в воздухе, — прошептал Артем, прижавшись щекой к холодному камню и прикрыв глаза, — тогда мне все же не суждено свалиться. В противном случае, подозреваю, мне ничего не поможет. И сдалось мне это просветление!
И ведь не вернешься назад. Точнее, вернуться-то можно, только тем самым признаешь себя полным слабаком, сдохшим на пути к испытаниям, не добравшимся даже до первого из них. И хуже всего то, что, останови процессию, скажи «все, харэ, братья, больше не могу», и братья повернут назад без разговоров и вопросов, повернут со всем их восточным и типа философским равнодушием.
Выдохнув вместе с воздухом всю рефлексию, Артем продолжил огибать выступ, прижимаясь к холодному камню теснее, чем прижимался к женщинам. Неужели обогнул? Обогнул. Следом за Артемом то же самое совершил Тибетец.
