добрались до “злачного” места и заняли один из столиков в пивном зале. В будни здесь было посвободнее. В выходные народу всегда битком. Но ушлые и предприимчивые завсегдатаи-гуляки делали на этом своеобразный бизнес.
С самого утра они оккупировали все свободные столики и неспешно цедили пивко. За небольшую мзду — кружку или две пива (в зависимости от дня и времени суток) они могли любезно уступить столик страждущему путнику, забредшему на огонек. И так весь день. Ждали свободного столика, скоренько занимали его и опять угощались халявным жигулевским.
Антон расстелил газету “Известия” на стол. Посмотрел на ее лицевую сторону. Вздохнул и перевернул изображением орденов, которыми награждена газета, вниз. Выложил на бумагу вяленую воблу с душком, одну рыбину пододвинул ко мне. Сам стал неспешно обдирать шкурку и плавники. Чешуйки щелкали и отскакивали мимо газеты.
— Ну, давай, — сказал я, протягивая ему кружку наполненную до ободка янтарным. — За успех нашего мероприятия.
Быков протянул в ответ свою, мы чокнулись, а он снова вздохнул:
— Что-то я побаиваюсь, Андрюха. Честно…
— Понимаю. Тебе решать. Заставлять не буду. Если что, я пойму.
— Не-е… Ты что? Одного я тебя не отпущу туда. Просто, скажи мне! Как мы этого хмыря из центра танцплощадки вытащим? Там же люди будут. Дружинники, мордовороты опять же…
Я отпил жигулевского. Сегодня оно было особенно резким, с горчинкой, пахло хлебом и вспаханным полем. Про такое здесь говорят: “Неразбавленное”.
Опустошив за раз полкружки, я крякнул от удовольствия. Все-таки, как ни крути, а пиво в СССР было вкуснее. Я поставил кружку на стол. Запотевшее стекло отпечаталось на газете мокрым ободком.
— Если бы я знал, Тоха, как это все красиво провернуть, то тебя бы не позвал. Как говорится, одна голова хорошо, а с Быковым лучше. Думай друг, думай. Пивка хлебни. Расслабляет, может мысли сами набегут.
— И далась тебе эта Зина, сколько ты с ней был? Недолго?
— Дело не в этом. Хоть даже если бы у нас и не было ничего, я бы все равно этого бы не оставил. Я должен знать. Виноват я или нет. И понять, кто ее убил.
— А что это изменит? Комсорга уже не вернешь…
— Зато мой спокойный сон вернуть еще можно. И тварь ту хочу найти.
Честно говоря, мозгом я понимал, что Быков прав. Но я сам от себя не ожидал, что моя зачерствевшая и закаленная невзгодами многолетней службы душа, так отреагирует на смерть Зины.
За свою жизнь много смертей повидал. Работа в убойном — это либо тяжкие телесные, либо убийства, либо изнасилования. Преступления против жизни и здоровья, в общем. Не каждый выдержит видеть каждый день столько людского горя. В этом плане, “имущественникам” проще по кражам работать. Поэтому убойники со временем обрастали шкурой носорога в три пальца толщиной и становились, в некотором роде, циниками. Профдеформацию никто не отменял.
Может новое общество на меня повлияло, может молодое тело реципиента как-то сказалось. Только я чувствовал, что профессионального равнодушия и черствости во мне поуменьшилось. Конечно, матерый опер не сможет навсегда избавиться от присущих ему черт. Да и не надо. Но некоторые изменения все-таки наблюдались. Я стал более терпимей, что ли. Лояльней.
Быков уже выхлебал всю кружку и немного повеселел. Сразу принялся за вторую. Всего на столе у нас стояло аж шесть поллитрушек. Все посетители брали пиво по несколько кружек сразу. Иначе в очереди за каждой стоять долго.
— А что? — Быков зашелестел воблой, отдирая рыбехе позвоночник. — Проберемся туда. Найдем этого гаврика. Я ему двину. Он вырубится. А мы скажем, мол, человеку плохо, пропустите скорее. Вытащим его из “клетки” и в кусты. Как тебе?
— Прости, но херня полная. Ты собрался вырубать дилера на глазах у десятков людей? И как ты рассчитаешь удар, чтобы его вырубить, а не убить, например. Или того хуже — не добить.
— Ну… В челюсть вмазать. Это нокаут завсегда.
— Так себе план, — поморщился я. — Думай лучше, пустоголовый.
— А ты сам-то, что не предлагаешь? Я значит, и план придумать должен и другу помочь?
— Вот для этого друзья и нужны, Тоха.
Возле прилавка раздались пьяные голоса. Мы обернулись посмотреть, что происходит. Пара изрядно подвыпивших морячков (просто оба в тельняшках и в резиновых калошах были), попыталась внаглую проскочить к кассе без очереди. Возмущение толпы, питаемое праведным гневом, выплеснулось на морячков. Те в свою очередь зубоскалили и кричали, что ветеранам войны можно и без очереди.
Очередь тоже не лыком шита, и попросила предъявить наглецам соответствующий документ, подтверждающий их участие в боевых действиях на куликовском поле. Естественно, у матросиков документов не оказалось. Возрастом не вышли. Когда началась война, их мамки еще даже “согрешить” не успели, потому что возраста были явно пионерского или около того.
Морячков вытолкали в шею в самый конец очереди. Но один из них никак не хотел смириться с поражением. Он бил себя в грудь и кричал, что за всех ублюдков, что стоят в чертовой очереди, он проливал свою кровушку. От такой наглости один из оппонентов — грузный мужик с пузом борца сумо и мордой матерого белазиста, очень возмутился и выразил свое негодование зуботычиной зачинщику. Тот весом значительно отставал от “белазиста” и полетел, как фанерка, но не в Париж, а прямо на негодующую очередь. Кого-то сбил с ног, зацепив полосатой тушкой. Началась свалка. Подвыпившие граждане считали своим святым долгом вступиться за слабого, униженного и оскорбленного, то есть за себя. И кидались друг на друга.
Дебош смогла успокоить только продавщица. Из-под прилавка она достала… Нет, не дробовик, как в вестернах, а милицейский свисток. Переливчатый оглушительный свист резанул по перепонкам и подействовал на воителей отрезвляюще. С криком: “Шухер! Менты!” Они вмиг рассосались по углам.
—Придумал! — воскликнул Антон.
— Что придумал? — не понял я, переключившись от представления кунг-фу в стиле “Пьяный мастер”, на него.
— План придумал, — Быков хитро улыбался и с торжествующим видом на меня поглядывал.
— Не-ет…
— Да-а-а… — гаденькая улыбка Быкова стала еще больше…
* * *
На задуманное мероприятие пришлось надеть вновь костюмы с выпускного школьного вечера. Быков в свой вместился без труда. После школы он даже маленько схуднул. Сбросил жирок тренировками и работой на заводе. Когда я облачился в свой, то стал похож на Сергея Зверева. Все в облипку. Не хватало только львиной гривы и пельменей вместо губ.
“Подрос” я с выпускного килограммов на десять. Благо в СССР было принято носить костюмы свободного кроя. Почти на пару размеров больше. Так что я смог уместить свое тельце в фирменном изделии фабрики “Большевичка”. М-да… С
