Юрий Корчевский - Атаман. Княжий суд

До утра я уже уснуть не мог, ворочался в постели и строил различные планы мщения коварному князю.

А перед рассветом — как отрубился напрочь.

Разбудил меня резкий стук в дверь. В комнате было уже светло — знать, солнце уже давно встало. Я выглянул в окно. Во дворе толпились ратники, перебрасываясь отрывочными фразами со служивыми из управы.

Прошлепав босыми ногами к двери, я открыл засов.

На крыльце стояло пяток человек во главе с наместником. Вид у него был встревоженный.

— Ну, слава тебе, Господи, жив!

— А почему это я должен преставиться? — постарался удивиться я.

— Ночью люди выстрел и шум слышали в этой стороне, а утром тебя на службе нет, вот и подумали, не стряслось ли с тобой беды какой?

— Да жив я, как видите, и ничего у меня не произошло.

Конечно, проверить пришел наместник — укусили ли меня змеи, и если — да, жив ли я еще? По-моему, я уловил в глазах Шклядина разочарование.

— Да вы пройдите, коли уж пришли. Только за внешний вид, что не одет, не взыщите. Да стесняться некого, все мужи зрелые.

Я стал одеваться. Наместник по-хозяйски расположился за столом, подобрав края длинной шубы и грузно осев на лавку.

Я подошел к сапогам. Шклядин замер.

— Да что вы все так встревожились, жив я, Гаврила, жив! — заставил я себя улыбнуться.

Я нырнул в сапоги и встал, как ни в чем не бывало. Лицо Шклядина начало краснеть, он очумело поглядывал на мои ноги, силясь что-то понять и пытаясь что-то спросить, но видно, как ком в горле застрял. Он уперся в меня взглядом и тяжело сопел.

Я подпоясался, нацепил саблю и сел напротив, изображая радушие. Наместник очнулся, дернулся и — рванул с места в карьер:

— Вот что, воевода, есть сведения, что в дом к тебе приходил посыльный от изменника подлого.

— Это кто же изменник? — кажется, мне удалось сильно удивиться.

Но наместник не ответил на мой вопрос, повернулся к своим людям и махнул рукой: «Приступайте!» То, что это были его люди, прикормленные, я не сомневался. Не сомневался я и в том, что они и под присягой подтвердили бы все, что угодно. Но видимость надо было все-таки соблюсти.

Один из его людей в сундуке моем рыться стал, другой — белье на постели ворошить.

Я молча наблюдал за служивыми, но, когда один из них к иконам полез, привстал:

— Руки от икон убери, — спокойно сказал я.

— Боярин, здесь бумага есть, за иконами! — радостно завопил служивый.

Все бросили заниматься обыском. Служивый торжествующе положил на стол перед наместником сложенный лист.

— Посмотрим, что в бумаге схороненной, — стрельнул в меня глазами Шклядин. А во взгляде — плохо скрытая радость.

Гаврила развернул бумагу и начал читать — громко, чтобы все слышали, но уже на второй фразе споткнулся. Спросил, недоумевая:

— Это что же — посты христианские?

— А что ты ожидал увидеть? — засмеялся я. — За иконами такому листу самое место.

На градоначальника было жалко смотреть.

— Терентий, глянь, там, за иконами — ничего боле нет?

Служивый даже иконы снял. Пусто! Я подошел к стоявшему в углу мусорному ведру, откинул крышку и поставил его перед Шклядиным:

— Гаврила, не это ли ты ищешь?

Наместник заглянул в ведро, увидел окровавленные куски змеиных тел, побледнел и в ужасе отпрянул. Не в силах вымолвить ни слова, он хватал открытым ртом воздух, прижимая правую руку к груди. Любопытные служивые, подойдя к ведру и увидев его страшное содержимое, с отвращением отскочили.

Я выпрямился и положил руку на рукоять сабли.

— А теперь объяснись, боярин, по какому праву обыск в доме моем учинил? Я тебя с людьми твоими пригласил к себе в избу, принял подобающе, а ты бесчинства творишь?! Я боярин и князь, воевода городской, государем ставленный, а ты в моем доме меня оскорбил?!

Я нарочно негодовал громко и отчетливо, чтобы и во дворе слышно было. Правота за мной. Проступок наместника — по «Правде» — серьезный.

Я шагнул вперед, намеренно споткнулся о ногу одного из людей Гаврилы, с грохотом упал. Вскочил и громовым голосом обрушился на градоначальника:

— Так ты еще своим людям и рукоприкладствовать позволяешь, негодяй?

Я выхватил саблю и плашмя ударил ею опешившего наместника по рукам, лежащим на столе. Сильно ударил, не жалея. Гаврила взвыл от боли, я же резко повернулся и кольнул в бок концом сабли служивого, о которого споткнулся. Он заорал — не столько от боли, сколько от неожиданности — и нелепо завалился в сторону, сбив еще одного.

Я набрал полную грудь воздуха, прыгнул к окну и выбил саблей стекло:

— Дружина, тревога! Нападение на воеводу! Все ко мне!

От удивления у наместника отпала челюсть, он перестал завывать и вытаращил глаза.

В избу, грохоча коваными каблуками сапог, вбежали несколько ратников. Я указал на людей Шклядина:

— Всех связать и — в темницу. Кляпы в рот, чтобы сговориться не смогли. Это предатели и изменники.

Дружинники шустро повязали людей наместника и остановились в нерешительности перед Шклядиным.

— А с ним что делать?

— Тоже в темницу.

— Ты что себе позволяешь, князь? — возмутился Гаврила.

— А, про звание княжеское вспомнил? Сейчас ты не еще напомни, что боярин ты. За нападение на воеводу на службе и обвинение облыжное — повешу всех!

Видно было, что наместник струхнул не на шутку, а что, с этого бешеного воеводы станется — в самом деле ведь повесить может! А как уж он перед государем потом оправдываться будет — дело десятое.

Наместника связали, заткнули рот кляпом и повели в темницу Шклядин брыкался и упирался, не хотел идти.

Среди его людей не было никого похожего на того мужика с кожаным мешком, что принес в мою избу шей и которого я лицезрел в своем видении. Значит, надо срочно найти незнакомца. Скорее всего, в управе сейчас сидит.

У избы моей уже толпилось много дружинников.

— Первый десяток — за мной бегом! Остальным — одеться по боевой тревоге!

Я побежал к управе, благо — она всего в квартале была. За мной, тяжело дыша, топали ногами ратники. Прохожие испуганно жались к стенам домов.

Вот и управа. А с крыльца ее спускался к нам навстречу тот человек, фантом которого я наблюдал в своем видении и которого сейчас так жаждал найти.

— Взять его, живым взять! — показал я рукой на служивого.

Мужик метнулся в сторону и побежал. Дружинники мои, хоть умом и не блистали, но в физической силе и ловкости им не откажешь. Они загнали мужика в угол. Он попробовал отбиться ножом, но куда одному против десятка! Бросили под ноги чурбак, повалили, связали, изрядно при этом помутузив. Был приказ взять живым, ну а уж если при этом — ну совершенно случайно — заденет кто, извиняйте: сам виноват. Зачем ножиком махать?