Юрий Корчевский - Атаман. Княжий суд

Плакать по убиенному я не собираюсь, но он — главный обвиняемый, который мог вывести на Телепнева. Нашел, как выкрутиться, гад!

Труп боярина прикрыли рогожей, и обоз продолжил свой путь.

Настроение у меня было безнадежно испорчено. Но все равно ехать надо. Пусть людишек допросят — может, чего и новое всплывет. Опять же — тело боярина в приказ доставить следует. Свидетелей, что его в пути убили много, по крайней мере, от себя подозрения отведу. И насчет стрелки ядовитой Андрею и Вы-родову узнать полезно будет. Сопоставят — вдруг уже встречались такие случаи.

И вот, наконец, Москва.

После полудня мы уже стояли у Разбойного приказа.

Я поднялся на второй этаж. Оба — Выродов и Андрей — были на службе. Я им рассказал все, что считал важным. Они вышли во двор, осмотрели боярина и стрелку, торчащую из его шеи, многозначительно переглянулись.

— Э, друзья, вижу я — такую стрелку вы уже встречали.

— Был случай, — нехотя признал дьяк.

— Ну, тогда вам и карты в руки.

Передав арестованных страже, я отправил обоз и дружинников назад, в Коломну. Чего их в Москве оставлять? Себе оставил несколько воинов для сопровождения.

Остановиться решил на уже знакомом постоялом дворе — есть такой в двух верстах от столицы, там цены втрое ниже городских. Пока же к Купецкому поехал — рассказал ему все подробно, до деталей.

— Говорил мне уже холоп мой, которого я к тебе посылал, о змеях. Хоть и поздновато тебя предупредил, однако ты и сам справился, не оплошал.

— Коли оплошал бы, не стоял бы сейчас перед тобой. К Шуйским поехать хочу, письмо подметное показать.

— Ну что же, ход правильный. Но вот думаю — не примут тебя сейчас Шуйские.

— Почему? Боятся?

— И это — тоже. Сам подумай — кабы не порядочность тиуна, быть бы им сейчас или в узилище, или в опале — в монастыре далеком, под надзором. А тут — ты являешься, им незнакомый, да снова с бумагой подлой. Боюсь — не разобравшись, побьют тебя или псов цепных спустят.

Я подумал немного. И в самом деле — момент для встречи неподходящий. Отдал письмецо Кучецкому. Он и сам в нужный момент Шуйским его покажет.

Ну а дальше, как водится — посидели, выпили, поговорили.

— Неспокойно на дальних подступах, однако, Георгий, — разоткровенничался Федор. — Крымцы вот — Астрахань захватили, понуждают Казань согласно союзническому договору супротив Москвы выступить. В Москве митрополит Даниил призывает к походу на Казанское ханство. Казанский хан решился себя подданным Османской империи объявить и обратился за помощью к султану Сулейману Великолепному, а у него сейчас самая сильная армия — пушек полно, янычары обученные. И что ты думаешь — согласился султан взять Казань под свой протекторат, о чем на днях посол турецкий, мангупский князь Искандер заявил государю. Василий Иоаннович в отместку запретил купцам русским спускаться на судах по Волге ниже села Макарова, что почти на порубежье между землей нижегородской и татарами. Вот такой расклад, Георгий.

Все, что рассказал Федор, было интересно. Теперь я хоть немного стал представлять, что творится на ближних подступах к Руси. Во время каждого моего приезда он делился со мной полезной информацией, давая пищу для ума. Фактически он был единственным, кто держал меня в курсе событий. Ведь ни телевизора, ни радио, ни газет не было, и почерпнуть новости было неоткуда. Полный информационный вакуум. И это даже для меня — князя и воеводы. Что же говорить о людях более низкого звания и положения?

Утром, при прощании, Федор заявил:

— Я обскажу сегодня государю о несчастном случае с наместником его — Шклядиным. Думаю, тебе вскоре нового наместника ожидать надобно. Приложу все силы, дабы Телепнев снова своего человечка не посадил на это место. Не дело, когда два городских начальника между собой в распрях. Для города плохо, стало быть, и для государства — тоже плохо.

С тем я и уехал в Коломну. В принципе, все разрешилось не так уж и плохо для меня. Людишек служивых — пособников Шклядина — наверняка к казни приговорят. И поделом: не рой другому яму — сам в нее упадешь. От соглядатая телепневского я избавился, теперь никто палки в колеса вставлять не будет. А с новым наместником я попробую наладить отношения. Любить его мне ни к чему — не красная девица, а вот воз государев, надеюсь, вместе тянуть будем.

Шли недели; минул месяц, второй. Я снова работал за двоих: решал дела за наместника и тянул свои, воеводские. Город за лето сильно расстроился — выросли целые улицы, желтеющие свежеошкуренными бревнами срубов.

Наконец прибыл наместник. И когда я его увидел, искренне возрадовался. Я узнал в нем побратима — боярина, встречавшегося мне у Кучецкого. Я, правда, виду не подал, что мы знакомы — как, впрочем, и он. Поздоровались за руку, обнялись. Он шепнул мне на ухо: «Опосля поговорим — наедине».

Повезло мне — я его знал, а поскольку это был человек Кучецкого, то и доверять мог. За те несколько лет, в течение которых я знаю стряпчего, я его уже достаточно изучил. Федор в дом свой человека подлого, ненадежного не пустит, и в пивное братство не возьмет.

Вечером боярин пришел ко мне в избу, и мы обнялись. Стол я уже приготовил: не сказать чтобы княжеский, но и белорыбица на нем была, и мясо всякое — курятина, барашек жареный, и вина хватало.

Усадил гостя за стол. Сначала отдали должное съестному, выпили. Не могу сказать, что кухарка моя очень уж большая искусница, но все было вкусно.

А вино вообще отменное — я в Москве его частенько покупал.

— Вот попробуй, боярин, еще из этого кувшина! Мы обходились без слуг — каждый наливал себе сам; чужие любопытные уши мне были ни к чему. Люди со званиями, обраставшие со временем холопами в услужении, переставали замечать прислугу, как мебель, и в их присутствии говорили часто то, что только на ушко доверенному человеку сказать можно было. А холопы, люд хоть и бесправный, но все слышат и все подмечают.

Я провозгласил тост за государя, мы выпили.

— А приятное винцо, — удивился боярин.

— Э, Сергей, места знать надо.

— Чудно ты меня называешь — Сергей. Я Сергий.

— Прости, Сергий, оговорился. Ну что — еще по одной?

— Не откажусь, понравилось вино. Давай за Федора Кучецкого тост поднимем, за ум его светлый — пусть здравствует сто лет.

— Давай. Хороший человек, не раз меня выручал в трудной ситуации.

Мы выпили, закусили.

— Наслышан я уже о прежнем наместнике, — продолжил разговор боярин. — То ставленник телепневский. Нам же с тобой в мире и согласии жить нужно, делить нам нечего.