Я слушал его и думал, что лорд Стаффорд вполне может быть мне полезен, выполняя те же функции, что и князь Лобанов-Ростовский для людей из противоположного лагеря. В этом была даже какая-то забавная ирония: английский лорд и русский князь словно бы поменялись местами, отведенными им историей.
– И в Лондоне! – горячился барон. – Я знаю здесь всех, кто что-то может решать! Я бы и сам взялся за какой-нибудь бизнес, но беда в том, что я безынициативный. Понимаете, Зак? Я безынициативный! Мне нужно ставить задачу и тогда я могу свернуть горы, но сам я себе ее не поставлю никогда!
Такая честность показалась мне заслуживающей поощрения.
– Я возьму вас, Френсис, – сказал я. – Возьму, если вы порекомендуете Родрику Брейтвейту тоже обратиться ко мне за работой. Вы так его разрекламировали, что я полагаю, он может оказаться полезным.
Мне хотелось услышать самого бывшего посла – в чем он прокололся, работая в Москве. Впрочем, и любой другой прокололся бы, играя в карты с шулером. Ведь если Серый регулярно сливал информацию окружению Баталина, то соревноваться в стратегии с командой нового советского президента не смог бы никто. Но информация – это одно, а умение ею правильно распорядиться – совсем другое, и, кажется, в Москве нашлись-таки умельцы.
Сэр Френсис разочарованно хмыкнул:
– Брейтвейта? Этого неудачника? Господь всемогущий, Зак! Да хоть саму леди Тэтчер! Только… я не хотел бы возвращаться в Москву. На меня каждый раз нападает нервная икота, когда я вижу эти чертовы кремлевские башни! Я могу работать с русскими, но издалека, понимаете?
– Что ж, Френсис, я думаю, это можно устроить, – я обнадеживающе улыбнулся. – А для вас у меня есть один проект…
Целый час я рассказывал ему о частных деньгах. Он даже порылся в шкафу и отыскал пару монографий Хайека, ни разу, впрочем, не открывавшихся с момента их появления в этом доме. Поначалу сэр Френсис воспринял идею несколько… скептически, но чем больше мы рассуждали, тем скорее он превращался в прежнего лорда – самоуверенного, довольного жизнью, даже одухотворенного – едва не засветился от счастья: снова в жизни появилось Большое Дело, которому можно посвятить многие годы.
Расставались мы в дверях его особняка, барон сам помог мне надеть плащ, отодвинув в сторону дворецкого, сам под зонтом проводил меня до машины и напоследок сказал:
– Спасибо, дружище, за надежду! Теперь я снова могу вернуться в Москву, а потом…
– А потом приезжайте ко мне в Андорру, Френсис, я познакомлю вас с теми, кто уже работает над проектом и думаю, что мы еще сможем удивить этот мир.
Дверь машины захлопнулась, но барон стоял под дождем и смотрел за огнями машины пока мы не скрылись за поворотом.
Я ехал в аэропорт и думал о том, что люди создали для себя очень странную цивилизацию. Не умея объяснить природные явления, изобрели себе богов. Часть явлений со временем объяснили, но боги-бог остались. Превратились в неумирающую традицию-концепцию, помогающую выживать слабым и сдерживающую сильных. Прямого личного общения с Богом человеку почему-то оказалось мало и он завел себе посредников – священников, на которых добровольно возложил тонкости своих отношений с непознаваемым. Как будто сосед может знать о непознаваемом больше, чем любой из нас? Оно же непознаваемое! Ну разве не забавно? Но нет, нам всегда проще верить, что кто-то знает больше.
Мы построили демократию в самых разнообразных формах – самый смешной инструмент власти из всех возможных – и гордимся этим достижением изо всех сил. Мы считаем, что сами выбираем себе правителей. Господи, люди! Посмотрите на рожи своих избранников! Этим жуликам нельзя доверить сторожить старого издыхающего осла в солнечный день на базарной площади – продадут, а деньги присвоят, но мы с удовольствием доверяем этим абсолютно незнакомым нам прохиндеям свое будущее, жизнь своих детей, свои надежды и устремления. Какое-то сумасшествие.
Мы из века в век производим-торгуем-выращиваем-обмениваемся всем подряд и называем этот процесс экономикой, искренне полагая, что если что-то обзавелось ярлыком, то стало понятнее. Как бы не так! Чем больше ярлыков мы навесим на явление, тем вернее ускользнет от нас его суть, оно разделится на много частей, в каждой из которых появятся свои непререкаемые авторитеты, и не очень четкая общая картинка и вовсе распадется на сотню калейдоскопичных узоров. Каждый из которых будет необыкновенно красивым, но по нему ни за что не определишь общий вид. Кому-то в глубинке, может быть, и кажется, что академики в великих столицах знают все, но истина состоит в том, что эти заслуженные мужи в отличие от необразованного обывателя просто усвоили и развивают одно из заблуждений, бытующих в мире. Коммунисты, либералы, монетаристы – у каждого из них своя истина, иногда похожая на правду, но чаще выглядящая как бред душевнобольного и никто из них и им подобных совершенно не понимает происходящих процессов и каждое новое неописанное прежде явление становится настоящим откровением для этих людей, заблудившихся в собственноручно развешанных ярлыках. Говорят, что последний советский "настоящий" Генсек Андропов, открывая какой-то очередной Съезд, сообщил удивленным депутатам, что "…следует признать, что мы ничего не знаем о том обществе, в котором живем" – или что-то очень похожее. И был необыкновенно прав. Даже больше, чем себе представлял. Потому что и здешняя власть ничего не знает о своем обществе и точно так же блуждает в трех соснах, выспрашивая у нобелевских лауреатов: "куда нам идти?". Если бы они знали!
Мы создаем себе кумиров на ровном месте! Вчерашний шут, милостью толпы вознесенный к самому верху социальной пирамиды, получивший возможность здороваться за руку с сильными мира, и сам в глазах толпы вскоре становится кем-то, чьи слова заслуживают самого пристального внимания. Просто вчерашний шут, скоморох, паяц, а сегодня – настоящая звезда галактического масштаба важно надувает щеки и серьезно рассуждает о судьбах мира – как будто его образование, жизненный опыт, умения позволяют делать хоть какие-то выводы, идущие чуть дальше, чем выпуск новой пластинки! Его глупые песенки в мозгах почитателей вдруг обзаводятся глубинным смыслом, которого в них отродясь не было – и вот вам новый гуру, сэр, кавалер ордена Подвязки и прочая, прочая, прочая. Неважно, что он несет чепуху и откровенный бред, мы будем с обожанием внимать ему, принимая пустопорожний треп за философию.
Мы слушаем финансовых аналитиков, которые способны трижды в день менять свое мнение и каждый раз выстраивать вокруг него железную аргументацию, точно указывая будущие движения рынка. С таким же успехом можно гадать на кофейной гуще или строить планы развития корпорации, наблюдая за полетом стрижа.
