— Простите, как вас следует называть?
— Меня? — По толстым губам плавала радушная усмешка. — Позвольте!.. Вы ведь… священник?
Он улыбался, а мне стало не по себе. Острый глаз у толстяка в зеленой чалме!
— Брат Адам, клирик римско-католической церкви.
— Тогда я — брат Эвлия. — Мулла поудобнее облокотился на подушки, пухлые ладошки бабочками взлетели вверх. — Да славится имя Аллаха, великого и милосердного! Мы все братья и все служим Ему… несмотря на некоторые несущественные расхождения во взглядах. А вообще-то я муфтий, служу в главной соборной мечети Силистрии. Итак, кофе?
Муфтий? Кажется, я угодил на аудиенцию к епископу!
— Не хотелось вас отрывать надолго от дел…
— Помилуйте! — Ладошки вновь взлетели на воздух. — Не спешите ли вы, брат мой, обратиться и принять религию Пророка — единственно истинную в мире этом и во всех иных мирах?
Он шутил, но мне было не до шуток. Янычарские орты в пяти переходах от Львова! Эвлия-эфенди пьет кофе среди полесских болот.
— Но если нет, то и торопиться нечего!
Горбатый слуга, чем-то неуловимо напоминающий брата библиотекаря из Среднего Крыла, расставил маленькие чашечки, в которых дымился густой черный напиток. Почему-то вспомнилось, что незваным гостям в кофе подмешивают алмазный порошок.
Во рту стало горько. И не только йеменское питье было тому виной.
Я ошибся.
Думал, что окажусь в толпе новых крестоносцев, фанатиков, готовых умереть за схизму и своих бородатых попов. За те недели, которые я провел среди своих земляков, довелось наслушаться всякого. От Чигирина до Киева стоял неумолчный тысячеголосый крик: свобода и греческая вера! Звон колоколов, охрипшие попы на пыльных майданах, косноязычные универсалы Хмельницкого на каждом столбе. Мне казалось, что среди этих болот собирается новый Иерусалим.
…А довелось попасть прямиком в Вавилон. В страшный многоязыкий Вавилон, растянувшийся на сотню миль по грязным, залитым дождями дорогам Полесья. Татары на лохматых низкорослых конях, московские стрельцы в красных каптанах с тяжелыми бердышами, чернобородые донские казаки с серебряными серьгами в ушах. И турки — семь сотен янычар под бунчуком силистрийского паши.
Два месяца назад мне виделись турецкие войска у Чигирина. Я ошибся и тут — янычары уже подступали к кордонам Короны Польской. Их пока мало, только авангард, но силистрийский паша торит путь остальным.
Вавилон двигался на Запад. Татары, турки, московиты, дончаки — все собрались под золотой булавой capitano Хмельницкого. А с ними шла Русь — бесконечные толпища в жупанах, кожухах, свитках и просто драных рубахах. Пики, сабли, мушкеты, бердыши, келепы, косы…
Смертные враги помирились. Православный крест и Полумесяц бросали вызов Европе.
— Вижу, вы чем-то удивлены?
Проще всего было отшутиться. Но слишком в точку попал вопрос.
— Признаться, да, Эвлия-эфенди. Я ожидал увидеть здесь взбунтовавшихся казаков и посполитых…
— А увидели нас? — Улыбка стала шире, маленькие глазки задорно блеснули— — Чего же удивляться, брат Адам? Вы думаете, это война гетьмана Богдашки? Нет! Это наша война! Гетьман Богдашка бил челом Его Величеству Падишаху, и тот милостиво соизволил взять его под свою высокую руку и даровать власть над Роксоланией. Мы здесь для того, чтобы поддержать нашего данника. Это уже Турция, брат Адам!..
Да, самое страшное случилось. Две сотни лет казаки держали кордоны, не пуская османов на север. Двести лет! И вот…
Теперь я начал понимать своих земляков. В Крыму и таврийской степи татары казались обычными людьми. Заунывные песни, плов из казана, веселые белозубые усмешки. Люди как люди. Но для тех, с кем пришлось говорить в Каневе и Стародубе, это была сама Смерть — Смерть на злых лохматых конях.
Ядвига попала к ним в руки два года назад. Только раз она решилась рассказать, что было с ней, когда ее, привязанную к хвосту коня, волокли к Перекопу. Как только выжила? Не сошла с ума, не наложила на себя руки?
Хмельницкий пустил Смерть в самое сердце Руси. Туркам даже не нужно посылать превеликое воинство. Зачем? Гетьман Богдашка сам положит Роксоланию к истанбульскому порогу.
— …Хотя, надо сказать, в Силистрии климат несколько лучше! Он улыбался, он был доволен, самодовольный толстяк, неторопливо цедящий кофе. Уж не ему ли поручено возвести первую мечеть в Варшаве или Кракове?
— Напрасно Казимирка, круль Лехистана, так легкомысленно отнесся к предложениям Высокой Порты! Наши требования были более чем умеренны, но… Но, дорогой брат Адам, к чему такие скучные материи?
Было заметно, что муфтию приятно подбирать мудреные греческие слова. Казалось, он смакует халву.
— В такой сумрачный вечер как-то не хочется беседовать о погоде…
Кажется мне предлагали переходить к делу. Я облегченно вздохнул.
— Вы правы… брат Эвлия. В такой дождливый вечер приятнее всего поразмышлять на богословские темы.
Хихикнул. Подмигнул. Снова хихикнул и наконец — захохотал.
— Брат Адам! Брат Адам! Что за приятного собеседника послал мне Аллах!
Я вздохнул. Век бы с этим смешливым не видеться, но сегодня, увидев белые янычарские шатры, я вдруг понял, что судьба дарит мне редкий шанс.
Черная Книга в распадающейся под руками обложке далеко. Но мне она пока не нужна.
— Не могли бы вы, эфенди, просветить меня по поводу некоего Ибн Араби, известного также как Сын Платона?
Послышался странный звук. Кажется, мой собеседник подавился смехом.
— Что?! Брат Адам, но… Извините, вы не шутите?
— Увы, нет.
Щеки опали, зато глаза явно начали вылезать из орбит. Я чуть не попятился.
— О, Аллах! О великий и милосердный, чьи три тысячи имен запечатлены в сердцах всех правоверных! Десять лет в медресе! Десять лет с каламом в руках, среди пыли, среди выживших из ума старцев! Помилуйте, друг мой! О чем угодно! О ценах на соль, о лучших способах кастрации, о преимуществах латинского паруса перед прямым!.. Помилуйте!
Я ждал. Конечно, толстяк мог попросту выставить меня за полог — прямо под разыгравшийся с вечера дождь. Но я был гость, а эта земля — уже Турция.
…К тому же он наверняка принял меня за польского лазутчика. Оно и к лучшему!..
— Хорошо! О, Аллах! Мои рубцы на плечах вновь начинают чесаться! Кстати, вы где учились, брат Адам?
— Римский коллегиум Общества Иисуса Сладчайшего, — улыбнулся я.
— Вот как!.. Я напишу великому муфтию Аквавиве, чтобы он распорядился преподавать в коллегиуме не только Аристотеля и Фому Аквината. Что вас интересует?
