Ознакомительная версия.
История, поведанная им, была такая, что могла бы потрясти даже человека с самой загрубелой ду– шой.
Хмельницкий принял и выслушал делегатов довольно учтиво, а потом переговорил с союзником своим, нечестивым Тугай-беем – «по-татарски вел разговор, на их языке, зрадник клятый, самозванец!» – возмущенно уточнил рассказчик, которого это обстоятельство почему-то особенно сильно сердило. И была названа сумма откупа: триста пятьдесят тысяч злотых!
– Матка Бозка! – возопила какая-то женщина, схватившись за сердце.
– Разорить нас надумал, проклятый! – простонал немолодой пан, по виду – богатый купец.
– Да где же мы возьмем такую кучу денег?! – вскричал один из членов магистрата.
– Тише, тише, на бога! А дальше-то что было?! – заволновалась толпа.
Судя по словам рассказчика, делегаты сначала едва не лишились дара речи, а потом принялись горячо уверять «дьяблого схизматика», что хоть Львов и богатый город, но запрошенная сумма непомерно велика. Умоляли сбавить до разумных пределов, взывая к Матке Бозке, и Сыну Ее, и Яну Крестителю, и всем святым угодникам…
– Ну, двести тысяч… Даже двести двадцать! Но триста пятьдесят – много, слишком много, Езус свидетель!
Хмельницкий лишь улыбался. А потом вдруг сказал с вежливым ехидством:
– Если сейчас, сию минуту, небеса дадут знак, что Господь вас услышал, убавлю до той суммы, что вы назвали. А нет – не взыщите, буду стоять на своем.
В отчаянии, проливая слезы, обратили парламентеры взор свой к небу, наполовину закрытому облаками…
– Чудо! Великое чудо! – вдруг возопил кто-то из них дурным голосом.
– Чудо! Знак! Божий знак!!! – подхватили другие.
Хмельницкий, поглядев туда же, ахнул, побледнел, торопливо сорвал с головы шапку и закрестился, приговаривая: «Помилуй меня, Боже…» Его казаки тоже побледнели. Кто-то упал на колени, кто-то со страхом закрыл лицо руками… Даже татарский мурза был потрясен.
В просвете облаков на фоне вечерней зари совершенно отчетливо виднелась огромная фигура коленопреклоненного монаха в грубой коричневой рясе, подпоясанной вервием![59]
– О Езус!!! – выдохнула потрясенная толпа. Горожане боялись поверить собственным ушам.
Придя в себя, Хмельницкий сдержал слово, надо отдать ему должное, и сбавил сумму откупа до двухсот двадцати тысяч злотых. Было решено, что тотчас после того, как деньги будут уплачены, казаки и татары отойдут от города.
– Вот так все и случилось! Мы все тому свидетели! Не только мы – враги наши видели это великое чудо своими глазами! – закончил рассказ делегат, прослезившись от умиления.
– Хвала Езусу! Хвала Матке Бозке! – хором начала кричать толпа. Восторженный шум заглушил недовольное бормотание члена магистрата, упрекавшего делегатов за то, что не выторговали у злодея Хмельницкого новую уступку. Попросили бы настойчивее, сославшись на божественное видение, пустили бы слезу, говоря про голодных детишек и немощных родителей, глядишь, удалось бы скинуть еще двадцать тысяч или даже трид– цать…
* * *
Погода в тот день стояла просто великолепная. Словно природа, предчувствуя скорое наступление промозглой слякоти и массовый листопад, постаралась напоследок блеснуть красотой и одарить теплом. На светло-бирюзовом небе не было ни облачка, дул едва заметный ветерок. Ну а леса одним своим видом вызывали в памяти слова Пушкина: «багрец и золото».
И князь Иеремия Вишневецкий сиял, как осеннее солнце, ласково заливающее светом все вокруг. Его буквально распирало от счастья, гордости и самодовольства. Будто принимал почести, стоя на роскошной трибуне, а к ее подножию бросали цветы и знамена поверженных врагов… Римским триумфатором вообразил себя, не иначе! Ох, тщеславие людское… Впрочем, без этого тщеславия он ни за что не согласился бы исполнить мой план.
«Андрюха, не будь лопухом, пользуйся моментом! Неизвестно, когда начальство еще будет в таком настроении! Хоть чего-нибудь попроси! – настойчиво требовал неутомимый внутренний голос. – Чем плох дворянский герб, к примеру? Что? Куда? Ох, был ты непрактичным дураком, им и помрешь… Все, все, не ругайся, меня уже нет…»
Я чувствовал себя уставшим, но тоже счастливым. Хоть, конечно, не в такой степени, как мой господин и повелитель. Полевые учения прошли более чем успешно. Я почти не нашел, к чему придраться, а это говорило о многом!
Князь как завороженный наблюдал за всеми этапами, слушая мои пояснения. Установка проволочных заграждений в тылу противника, перекрывающих наиболее удобные пути его отхода, заставила Иеремию даже захлопать в ладоши – так быстро, четко и слаженно действовали мои ребята. А уж когда настала очередь тачанок…
Вишневецкий с горящими глазами смотрел, как десять двуконных повозок в сомкнутом строю помчались галопом на противника (в роли которого выступали белые деревянные щиты на упорах-«укосинах», неглубоко врытых в землю). Как синхронно они отдалились друг от друга на четко обозначенное расстояние, а потом недалеко от щитов развернулись почти на «пятачке». И грянул дружный залп «шуваловских гаубиц»…
– Пусть ясновельможный оценит результат стрельбы! – когда пороховой дым рассеялся, я с поклоном протянул князю подзорную трубу.
Иеремия жадно припал к окуляру.
– Матка Бозка! Да это же… Как пан достиг таких результатов? Клянусь всеми святыми, я никогда не видел подобного действия картечи! Ведь в реальном бою вся эта шеренга была бы поражена! Конная, пешая – без разницы! Никто бы не уцелел!
– Совершенно верно, княже. Этого я и добивался. Об особенностях устройства пушек расскажу позднее, если будет на то воля князя. А вот теперь персонально для ясновельможного… Небольшой подарок! – Я махнул рукой, подавая условный знак.
Грянули трубы и литавры. Тачанки, снова развернувшись, описали по полю полукруг и стали приближаться к трехногой наблюдательной вышке, где кое-как разместились мы с Иеремией и Тадеушем.
– Запевай!!! – зычно скомандовал Балмута, возглавлявший колонну.
И раздалась песня. Сначала вступил сильный красивый тенор запевалы:
Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи! Видишь, облако клубится, кони мчатся впереди!
Десятки голосов дружно подхватили:
Эх, тачанка-лубенчанка, наша гордость и краса! Вишневецкая тачанка, все четыре колеса!
Князь ахнул от неожиданности и смущенно зарделся – ни дать ни взять юная красавица, впервые услышавшая комплимент. А запевала затянул снова:
Враг повержен, враг раздавлен и картечью посечен!
«Это еще что за самодеятельность?!» – насторожился я. И тут услышал продолжение:
Ознакомительная версия.
