— Александр Павлович! — воскликнул он, — как страшно жить в вашем мире! Я не понимаю, как можно быть спокойным, когда ты знаешь, что в любой момент мирная жизнь может прерваться, и на страну обрушатся все силы ада, по сравнению с которыми покажется пустяком гибель библейских Содома и Гоморры! Нет, в мое время между государствами тоже случаются войны, но, ни в одной из них не ставилась цель истребить всех жителей государства и превратить в прах и пепел огромные города.
— Увы, Николай Павлович, — печально ответил царю Шумилин, — но реальность нашего бытия всеми давно уже принимается спокойно. Люди предпочитают не думать о том, делая вид, что всех этих ужасных средств массового уничтожения вроде бы и не существует. А насчет вашего времени…
Да, в Европе поголовного истребления мирных жителей уже не происходит — времена Тилли и Валленштейна канули в Лету. Но те же британцы преспокойно вырезают жителей острова Тасмания, а граждане Северо — Американских Соединенных Штатов не так давно еще платили за скальп индейца от семидесяти до ста двадцати долларов — в зависимости от того, с кого сняли скальп — с ребенка или со взрослого воина. Да и те же британцы в Ирландии платили за голову учителя ирландского языка такую же премию, как за убитого волка.
— Я слышал об этом, — сказал Николай, — и я никогда не позволил бы одним моим подданным убивать других. Даже в мятежной Польше, где бунтовщики зверски расправлялись с пленным русским солдатами, мы наказывали лишь тех, кто был уличен в убийстве и зверстве над теми, кто сохранил мне верность.
— Николай Павлович, — спросил Шумилин, — вы готовы отправиться в путешествие по Санкт — Петербургу? Или предпочтете еще немного побыть у меня?
— Нет, я прибыл сюда для того, чтобы увидеть ваш мир своими глазами, — возразил царь, — Александр Павлович, давайте собираться…
— Тогда Николай Павлович, — давайте быстро позавтракаем, соберемся, и, как говорится, С Богом, вперед…
Шумилин, привыкший к холостяцкой жизни, на скорую руку приготовил еду — пельмени, бутерброды с сыром и ветчиной, бисквиты и печенье. Ну, и кофе, чтобы разогнать усталость после напряженной ночной беседы.
Николай с удовольствием умял тарелку пельменей с майонезом и кетчупом, похрустел своим любимым соленым огурчиком, отдал должное бутербродам и бисквитам. После кофе хозяин и гость стали собираться в дорогу. Шумилин хотел вызвать по телефону Сергеева — младшего с автомашиной, но Николай стал возражать, заявив, что он с большим удовольствием прошелся бы пешком, тем более что погода была хорошая.
Перед уходом Николай немного замялся, и достал из‑под стола небольшой саквояж, который он взял с собой из прошлого. Щелкнув его замками, царь достал из него несколько золотых табакерок с бриллиантами, несколько золотых карманных часов, две или три коробочки, в которых обычно хранятся драгоценности, и замшевый мешочек, в котором что‑то брякало.
— Александр Павлович, — немного смущенно сказал Николай, — мне не хочется возвращаться назад с пустыми руками. У меня есть желание купить у вас подарки для своей супруги и детей. Для этого нужны деньги, но, как я понимаю, в вашем мире мои монеты и ассигнации вряд ли примут в качестве оплаты за покупки. Поэтому, я хотел бы попросить вас, Александр Павлович, обменять эти драгоценности и золотые монеты, на деньги, имеющие хождение в вашем времени.
Шумилин задумчиво почесал голову. Действительно, он как‑то не подумал — на какие шиши купить то, что понравится в нынешнем Санкт — Петербурге царю. Конечно, то, что предложил Николай для обмена, стоило огромных денег, но реализовать их быстро вряд ли удастся. Сбыть по дешевке такое — жаба задушит, а продать серьезным людям — так надо на этих серьезных людей выйти через заслуживающих доверие посредников. Конечно, можно начать с золотых монет, но для всего этого нужно планировать отдельную операцию. Безделушки, так небрежно вываленные царем на стол, в этом времени могут стоить целое состояние.
— Хорошо, Николай Павлович, — сказал Александр, чуть помедлив, — мы вернемся к этому вопросу чуть позднее… А пока совершим прогулку по городу. Я хочу, чтобы вы просто взглянули в глаза вашим потомкам. Блаженный Августин говорил, что глаза — это зеркало души. Постигните же вы, Ваше величество, души людей XXI века…
А слезы капали…
Итак, они вышли и пошли… День должен быть хорошим — на небе не облачка, ветра почти нет. Суббота — выходной. С утра на улицах народу мало, машин тоже.
Николай с любопытством осматривался по сторонам. Его удивляло все — и легкомысленная по меркам XIX века одежда встречных представительниц прекрасной половины рода человеческого, и огромные в сравнении с каретами и пролетками автобусы и троллейбусы. Светофоры понравились царю. Когда Шумилин в двух словах объяснил ему что означают эти загорающиеся зеленые, желтые и красные огоньки, он одобрительно закивал головой. А Александр про себя подумал, что, скорее всего, в Петербурге на Невском может появиться нечто подобное. Вот только, как они будут действовать? Возможно, что поставят специальных будочников, которые станут ими управлять.
Кстати, Николая очень удивило то, что на улицах люди спокойно курят. В его время дымить на городских улицах было строжайше запрещено. А здесь — пожалуйста, доставай папироску, и — кури сколько влезет.
Гость из прошлого неплохо ориентировался в Петербурге XXI века, хотя многие дома были построены уже после 1840 года, а те, что были, не сохранились. На Кирочной, напротив улицы Восстания, царь остановился, и долго смотрел на школу, находившуюся там, где при нем стояла церковь Козьмы и Дамиана, храм Лейб — Гвардии Саперного батальона, которым Николай когда‑то командовал.
— Нет его уже, значит, — грустно сказал самодержец, — а жаль…
— Мне тоже очень жаль, Николай Павлович, — ответил Александр, — красивая была церковь, я, правда, видел ее только на фотографиях, снесли ее еще до моего рождения.
Потом, выйдя на Литейный, где царь долго любовался зданием Дома офицеров, они свернули на улицу, которая при Николае называлась Пантелеймоновской, по имени церкви Святого великомученика Пантелеймона Целителя. Царь уже стал привыкать к современной орфографии, и с интересом читал таблички и рекламы, которыми пестрели фасады домов. И именно здесь с ним чуть не случился удар.
Николай прочитал табличку с названием улицы.
— Боже мой! — воскликнул он, не веря своим глазам, — это как понимать, Александр Павлович!
На табличке было написано "улица Пестеля".
