— Ладно… Крепко ты меня повязал. — Воронов наконец признал неопровержимость аргументов. — Многие в ЦК знают про это?
— Косыгин и Семичастный в курсе полностью. Устинов частично.
— Целый год скрытничал… Не реши я сегодня…
— Чего же ты хотел?!
— Нельзя так, — Геннадий Иванович судорожно пытался собрать мысли, и это было хорошо заметно со стороны, — И теперь собираешься делать?
— Теперь – что с этим собираемся делать мы. — Шелепин сделал акцент на последнем слове.
— Мягко ты Саша стелешь…
— Разве есть другие варианты?
— Хорошо. — товарищ Воронов тряхнул головой, пытаясь прогнать лишние в данный момент мысли, и посмотрел на Шелепина, — Мне нужно знать твои планы.
— Для начала – не допустить застоя, как его называет твой правнучек. Кстати, как он тебе?
— Неожиданно, — Воронов непроизвольно улыбнулся, — несерьезный какой-то, открытый, смеется все время.
— Но с задачами справляется очень неплохо, часы для съезда видел? — Шелепин постарался разрядить и так слишком сгущенную атмосферу. — Небось твоя кровь сказывается.
— Мне показалось, что при слове КПСС он чуть поморщился?
— Увы, издержки истории его мира…
— Не понимает?
— Хуже. Скорее слегка презирает. Не показывает, конечно, но иногда чувствуется. И знаешь, не удивительно это, после их перестройки и приватизации…
Геннадий Иванович непроизвольно потянулся к сигаретам, но Шелепин достал свои "Столичные" быстрее. Потом подумал, предложил валидол. Сложно сказать, что помогло больше, пара глубоких затяжек, или таблетка под языком.
— Интересно получилось, прямо как ментоловые сигареты! — Воронов продолжил вопросы. — Так что по планам?
— Мы с Косыгиным много об этом говорили. Что дальше делать, куда вести СССР. И пока понятно только одно. Ни социализм, ни демократия по образцу США не помогут СССР даже выжить. В победу коммунизма во всем мире… Да ты сам разве в это веришь?
— Никита Сергеевич верил.
Это было действительно так, понимание скатилось на обоих членов Президиума изрядным грузом. Тяжело представить, что целая эпоха только что, на их глазах, скрылась за горизонтом истории. Но Александр Николаевич не стал держать паузу, и продолжил вопросом:
— А ты?
— Сейчас… Нет.
— Вот и я… Знаешь, после первой беседы с попаданцем я даже подумывал… О разном.
— Неудивительно, — Воронов хмыкнул, — "железный Шурик", истинный коммунист.
— Не надо, — невесело усмехнулся собеседник. — За прошлый год я понял больше, чем за всю жизнь.
— Петр не говорил, когда мы умрем?
— Точно не помнит, о таком в учебниках не пишут. Но в его истории никаких репрессий не было, жили долго, хоть и не всегда счастливо. — Ехидно добавил: – тебя, кстати, к моменту смерти Лени в Политбюро точно не было, а на пенсию в их перестройку прожить сложно.
\Г.И. Воронов отправлен на пенсию в 73-м, даже раньше Шелепина.\
— А кто там удержался?
— Из тех, что сейчас, Устинов, Гришин, Суслов, Кириленко…
— Вот как? Даже от Косыгина наш Ильич избавился? — Геннадий отправил на улицу остаток сигареты, и резко сдвинул стекло на место. — Что меня Брежнев задвинет подальше при малейшей возможности, никогда не сомневался. Если хочешь знать, собой жертвовал, чтоб только тебя к власти не пустить.
— Передумал хоть?
— Ты про планы сперва расскажи, а то крутишь все время.
— Нечего говорить о них, — Шелепин одной затяжкой дотянул остаток сигареты, и тоже вернул стекло на место. — Наш единственный шанс, провести срочную модернизацию, ну, считай вторую индустриализацию. Ускорить развитие электронной техники, и на равных соревноваться с другими странами.
— Как это сделать конкретно, ты конечно не знаешь.
— Сам-то представляешь задачу? — Шелепин презрительно скривил губы, да так, что это было заметно даже в полумраке автомобильного салона. — Подумай хорошенько сперва.
Геннадий Иванович действительно крепко задумался. И чем глубже он представлял скорость развития технологий в ближайшие 30–40 лет, тем очевиднее становилась невозможность принятой модели социализма. Автоматические станки, системы мгновенного принятия решений, мощь зарубежных финансовых инструментов. Предсовмина РСФСР был практиком, и, наверно, лучше кого-либо в СССР представлял реальные возможности промышленности страны. Невольно вырвалось:
— Мы не потянем…
— Нет!!! — Казалось, Шелепин взорвался. — Нет! Мы сможем. Иного выхода нет. — И продолжил на два тона ниже: – Гена, если ты не сможешь, мы найдем другого. Того, кто сделает! Чего бы это не стоило.
От напора собеседника Геннадий Иванович вынужденно откинулся на спинку дивана. Казалось еще немного, и перед ним встанет призрак недавнего прошлого, вызывающий ужас и восхищение одновременно. Но даже страх не мог загнать в подсознание мысль – "вот он, единственный шанс". Совсем недавно он был готово положить свою карьеру, лишь бы не допустить прихода нового вождя. Но сейчас он ясно понял, что пойдет… Пойдет за Шелепиным до конца. Ради детей, своих и чужих, непонятно откуда свалившегося правнука. Да что там, из-за единственного шанса спасти общее дело, не дать ему раствориться в сытой и глуповатой старости.
Товарищ Воронов сделал выбор – и просто протянул вперед руку для крепкого товарищеского рукопожатия.
— У нас хоть шансы то есть?
— Безусловно! — Голос вождя не допускал возражений, он был совершенно, абсолютно уверен в своей правоте. — Петр много рассказывал о Китае. Там в середине 70-х произошел резкий поворот к частной собственности, и уже через двадцать лет КНР стала второй экономикой мира. Причем с хорошими шансами стать первой. Даже фотографии Шанхая показывал – от 1990 года и 2010. Всего 20 лет, а разница как в столетие.
\Китай стал второй экономикой только в 2010, обогнав Японию, но ГГ про это не знает. Да и насчет шансов он "немного" преувеличивает.\
— Доигрался председатель с охотой на воробьев, — Проворчал Геннадий Иванович. — Компартия опять на нелегальном положении, в горах?
— Не угадал! КПК по прежнему единственная легальная партия Китая, и она реально управляет страной. Даже в 2010 году на плакатах Великий Кормчий красуется.
— Такое после цитатника Мао? Культурной революции? Это они нас сейчас обвиняют в ревизионизме?!
— Вот именно! Сам бы не поверил, но на куче очень неплохих вещей Петра надписи "сделано в Китае". Даже телефон, ну, еще в кабинете показывал – он тоже из Поднебесной.
— Оху. ь!
— Хочешь, покажу метки?
— Верю, не надо, — Воронов замялся. — Извини, что я последний год тебя игнорировал, думал что ты приспосабливаешься так.
