СССР 2061 - СССР-2061

   Киплинг прав: в аду нет ни тьмы, ни жаровен, ни чертей. Достаточно одной пыли. Красная пыль была везде: она скрипела на зубах, забивалась в любую щель и намертво въедалась в одежду. После первых же километров грунтовки мой УАЗик из белого становился светло-кирпичным. Ничего не поделаешь, сухой сезон. Добро пожаловать в Африку.

   До Солвези, ближайшего зачатка цивилизации, оставалось ещё шестьдесят километров. Мне надлежало получить на складе бухту оптокабеля, а в госпитале -- новую канистру спирта. На добрый медицинский спирт у негров можно выменять что угодно, от интервью до живой курицы, и мы этим нагло пользуемся.

   Я проезжаю мимо остовов тридцатитонных TEREXов, застывших на краю карьера, как мёртвые киты. Мимо экскаватора, бессильно склонившего шею в земном поклоне равнодушному богу. Подождите, родные, мы доберёмся и до вас. А пока ребята из геологоразведки решили "потыкать веточкой" шахту Лумвана, очень надеясь успеть до дождей.

   А я каждые три-четыре дня глотаю пыль, подменяя водителя: тот поймал особо злобную дизентерию и улетел в Кабве на санитарном автожире. Добрался что кум королю: для "Мухи" нет ни колдобин, ни пыли, ни даже воздушных ям. Я кручу баранку, слушаю урчание дизеля, и радуюсь, что у меня машина с мягким верхом, наезжая на очередную кочку. До Солвези ещё больше часа...

   Госпиталь Советского Красного Креста стоял на отшибе, рядом с маленькой рощицей. Двухэтажная коробка основного блока да флигель-полусфера, где врачи оставались ночевать, если некогда было ехать домой. Дальше шли облупившиеся лачуги, огороды, а за ними, насколько видел глаз, тянулась красно-рыжая степь, поросшая засохшей травой и кустами. Нераспаханный африканский буш.

   Доктор Роговский, исправно пополнявший наши запасы, укатил в Лусаку, готовить курсы для местных санитаров. "Зайдите к Ире" -- вот и всё, что он успел нам отписать.

   Экран со списком персонала, как и в любой советской больнице, висел на первом этаже, сразу напротив входа. Ирина Волынина, фельдшер-ассистент, кабинет 202. Имя было подсвечено красным, но я не обратил на это внимания.

   Я поднялся на второй этаж, нашёл нужную дверь и постучал. Примерно через полминуты мне открыла девушка, закутанная, словно мумия. Между колпаком и маской виднелась только пара зелёных глаз да вопросительно поднятые брови.

   -- Прощу прощения, видимо, я не вовремя

   -- Мы скоро закончим, подождите внизу.

   Ира вышла минут через пятнадцать. Вместо операционной робы, заляпанной красным и жёлтым, на ней был белый халат, застёгнутый на все пуговицы, несмотря на жару.

   -- Курт Ланге. Для своих -- просто Курт.

   -- Ира. Для своих -- она покосилась на очередь к регистратуре -- Ирина Алексеевна. Чем обязаны?

   -- Ребята с Лумваны прислали за новой порцией. Дядя Костя сказал зайти к тебе.

   -- Племяннички... Недавно же приходили? Вы им что, машины заправляете?

   -- ...

   -- Приходи к восьми сегодня, как у меня смена кончится. Сейчас не до того, извини. От нас и так половину народа забрали. Я теперь ассистирую, Сашка пробирки крутит -- так и живём.

   -- Много больных?

   -- А то не видно. Только за утро две ампутации, ладно хоть чистые. Привозят поздно, никакой ингибитор не поможет.

   -- Главное, они будут жить?

   -- Жить будут. Знать бы ещё, на что жить...

   -- Проживут, с нашей помощью -- мне хотелось хоть чем-то её ободрить

   -- ...

   -- Что-то ты совсем загрустила. Вечером сделаю тебе маленький сюрприз в честь приятного знакомства.

   -- Господи, у нас и так каждый день одни сюрпризы. Каждый второй с букетом, каждый пятый вообще на позитиве -- холодное личико скривилось, словно от зубной боли -- Что задумал?

   -- Такую девушку сам бог велел пригласить в кино. В этих краях есть неплохой кинозал, о котором не все знают -- по субботам зал закрывался, но за сходную цену Мозес-механик дал бы мне ключи: русским здесь верили на слово.

   -- Там же по-английски?

   -- Специально для тебя сегодняшний фильм будет на русском -- я попытался изобразить самую обаятельную улыбку, какую только мог.

   -- Веди, кавалер. Если не понравится -- ничего вам больше не дадим -- она нервно усмехнулась, но, одёрнув себя, снова насупилась и пошла обратно к лестнице.

   Мы сидели в центре крошечного зала и смотрели "Апельсиновый день". Если утром она была снежной королевой, то теперь корка льда как будто растаяла. Халат заменило разноцветное платье, а волосы, раньше стянутые медицинской резинкой, рассыпались по её плечам. Под конец фильма она взяла меня за руку, а потом -- положила голову мне на плечо и... тихо заснула. Выключив проектор, я осторожно перенёс её на диван, стоящий сзади кресел, и укрыл курткой, а сам -- достал из машины свёрнутый матрас и плюхнулся рядом, прямо на полу.

   Что-то случилось -- это я понял, ещё подъезжая к бомо. На взлётке, развернув винты кверху, стояли два наших К-16, а съезд на трассу преграждал усиленный пост полиции. Из сбивчивой тарабарщины полицейских я смог понять только "хоспитал".

   Главный корпус стоял на своём месте, но от полусферы жилого блока осталась только передняя стенка: из белой с красным крестом она стала жёлто-бурой. Бельмо выбитого окна смотрело на рощицу, откуда и прилетела термобарическая смерть. На парковой скамейке сидел Роговский -- почему-то без своей шляпы. На мой вопрос об Ире он молча протянул мне фляжку. Я пил из неё, и мир становился серым, как будто кто-то выкрутил насыщенность в ноль.

   Через пару минут ко мне подошёл солдат из оцепления: он вырвал у меня фотоаппарат и с каким-то остервенением стал снимать, обходя площадку кругами. А потом мир выключился. Остался только запах солярки и жжёного пластика, в котором мне чудилась вонь палёного мяса.

   За полученные материалы, в том числе фотографии того солдата, меня наградили премией Полевого. Второй степени. Я слушал речи ребят, которых награждали вместе со мной -- умные, искренние, попадающие в тему -- и прокручивал в уме свою. Назвали и моё имя. Я пожал руку главреду СовНов'а, взял конверт с сертификатами и подошёл к микрофону. В этот момент любые слова показались мне лишними. В конце концов, это всего лишь слова.

   -- Спасибо -- я развернулся и прошагал на своё место.

   -- Тебе в RedChan приглашают. Пойдёшь?

   -- Моё место там, в Африке. Север для меня вреден.

   -- Нам всем место в Африке -- эту фразу я не понял, но переспрашивать не хотелось. -- Надоест разъезжать или остепениться решишь -- дай знать. Хомут найдётся, была бы шея.

   С тех пор я так и не остепенился: сменилось целое поколение, а я продолжал ездить в командировки. А в перерывах -- учить щеглов из новых наборов своей нехитрой науке.

   Наверное, мы неплохо делали своё дело, если в сороковом году ОКНШ разразился Актом о защите медиапространства. Печально известным MSPA, что превращал "журналистов вероятного противника в зоне боевых действий" (то есть нас) в цели высшего приоритета, чем собственно "враждебные элементы". Акт снова и снова объявляли фальшивкой, а мы снова и снова испытывали фальшивку на себе.

   Впрочем, MSPA только подтвердил сложившуюся практику: за нас взялись всерьёз ещё в начале 38-го. А года с 39-го вместо надписи PRESS мы могли рисовать на бронежилетах мишень -- разницы не было никакой. В "Double Helix" показывали, как советские террористы из Spetsnaz маскируются под советских же репортёров -- в реальности было строго наоборот. Мы работали под солдат, техников, гражданских и Бог знает кого ещё -- вплоть до торговца оружием или муллы-шиита. Многие выдавали себя за сотрудников Reuters и CNN. Или мучились с чудовищными гиростабилизированными телевиками, прячась за километры от цели.

   Вот и сбылась мечта идиота. Старого упрямого идиота. Физнормативы сданы, наземный инструктаж пройден, визы -- получены. Я шёл к метро, ощупывая в кармане новенький шлюзовой пропуск. Завтрашним утром мне предстоит вылет из Воропаева на объект Л5, он же -- станция "Север", перевалочная база доброй половины марсианских грузов. Там нас подберёт "Капитан Колесников".