— Коварство гроссмейстера было несомненно, — шепнул я ей в ушко.
Усмехнувшись и не отрывая взгляда от доски, она не задумываясь парировала:
— С необычайной лёгкостью гроссмейстер жертвовал пешки, тяжёлые и лёгкие фигуры направо и налево.
— Кыш, — за Ясиным профилем нарисовался чуть прищуренный Томин глаз, — не отвлекай её.
— Вы не поверите, — продолжил я доверительно нашёптывать, — как далеко двинулась шахматная мысль. Ласкер дошёл до пошлых вещей, с ним стало невозможно играть…
— Угу, — протянула, что-то просчитывая, Яся, — знаю… Он обкуривает своих противников сигарами. Шахматный мир в беспокойстве.
Тома попыталась дотянуться до меня кулачком.
— А вот нефиг было Ясю между нами сажать, — перехватил я тонкое запястье.
На нас стали с интересом оглядываться. Я нехотя отпустил законную добычу и попытался вслушаться.
— … современный этап коммунистического строительства требует значительного повышения социальной активности личности, творческого отношения к труду, заинтересованности каждого в решении государственных, общественных дел, — продолжал не поднимая головы бубнить инструктор. — Партия видит одну из задач своей социальной политики именно в том, чтобы развивать эти качества, создавать такую социально-политическую, нравственно-психологическую атмосферу, в которой они могли проявляться в максимальной мере. Совершенствуя всю политическую организацию социалистического общества, партия подчеркивает, что главным направлением этой деятельности служит дальнейшее развитие социалистической демократии. Она заботится о том, чтобы каждый советский человек чувствовал себя гражданином в полном смысле этого слова, заинтересованным в общенародном деле и несущим за него свою долю ответственности. Формирование нового человека — одна из главных задач КПСС в коммунистическом строительстве. Эта задача включает формирование у широчайших масс трудящихся коммунистического мировоззрения, воспитания у них советского патриотизма, коммунистического отношения к труду, новой гуманистической морали, условий для всестороннего развития личности…
Словесные конструкции, тяжеловесные даже на бумаге, при проговаривании вслух становились и вовсе неподъёмными для восприятия. Буквально на пятой фразе я почувствовал, что ещё чуть-чуть — и уже мой рот распахнется в могучем зевке.
Засунул кисть во внутренний карман и чуть погладил пальцами сложенный вчетверо конверт с двумя кадрами фотоплёнки — и тут же, как по волшебству, сонливость сдуло. Гулко бухнуло сердце, раз, второй, толчками отдаваясь где-то под адамовым яблоком. Кровь шумными волнами запульсировала в висках, щёки начали гореть от возбуждения. Я сделал два глубоких вдоха, успокаивая вставший на дыбы от выброса адреналина организм. Рано, ещё рано бояться…
В очередной раз скосил глаза на Ясино запястье. Инструктор треплется уже полчаса. На сколько у него там, интересно, утвержденная заготовка? Надеюсь, минут на сорок, ну не может же быть для школьников больше? И ещё этот фактор икс — старый большевик, не просто же так его притащили на собрание, посидеть в президиуме за столом…
Попытался поставить себя на место организаторов. Сколько на всё про всё можно отвести? Час, пожалуй, мало. Два — много. Значит, полтора? Полтора меня устроит, два уже нет. Мда, и в случае чего тихо не выйти, класс посреди актового зала посадили. Попытка встать и удалиться будет немалым вызовом…
Я откинулся и прикрыл глаза, в очередной раз прогоняя заимствованную память о вечернем маршруте.
— … партия воплощает в себе боевое товарищество и дружбу трудящихся СССР, нерушимое единство всего советского народа. КПСС — партия интернационалистов-ленинцев. Партия Ленина — ум, честь и совесть нашей эпохи! — с заметным облегчением в голосе прочёл инструктор последнюю фразу своего доклада и, повеселев, поднял глаза.
Зал отреагировал на наступившую тишину вялыми хлопками.
Перехватил Ясину руку и посмотрел на стрелки. Пол пятого. Через полтора часа Синти должна побежать по парку, если, конечно, она увидела иероглифы и правильно поняла смысл послания. Через полчаса, край, через сорок минут, мне надо смыться из школы. Я тревожно заелозил на жестком сидении.
— Товарищи, — на трибуне вновь Антон, — сейчас Михаил Натанович поделится воспоминаниями о Владимире Ильиче Ленине!
Зал, ожив, бурно зааплодировал. Старичок неловко встал и, как-то чуть накренившись и пошатываясь, побрел к трибуне. Последствия инсульта или пьян?
— Товарищи комсомольцы и комсомолки, — начал он невнятно и чуть хихикнул в микрофон.
Немного выпимши, определил я, разглядев характерную сизеватость носа.
— Я долго говорить не могу… — и он замер секунд на десять, о чем-то задумавшись.
За эту фразу я сразу простил ему всё, главное, чтобы она оказалась правдой.
— Пожалуй, в честь такого дня, расскажу вам две малоизвестные истории про Ульянова…
Инструктор тревожно обернулся к трибуне и напряженно замер.
— Одна произошла в девятнадцатом году, вскоре, после переезда правительства из Петрограда в Москву. Я, кстати, переезжал тогда в одном составе с Лениным. Тревожно было, особенно когда приехали на станцию Малая Вишера, а там целый состав с матросами-анархистами оказался. Если б не латышские стрелки, неизвестно, как бы и повернулось всё… — он немного удивленно потряс головой и продолжил. — Так вот, Надежду Константиновну по приезду сразу в больницу положили, с зобом. А в Москве тогда голодно было, и Владимир Ильич к ней по вечерам после работы на машине ездил, проведывал, с бидончиком молока. Бандитизма разгул бы, скажу вам — каждый вечер стреляли по городу, то тут, то там… И вот, значит, едет он с сестрой, Марией Ильиничной в машине, а из охраны — только шофёр, из царского гаража еще, и ещё один товарищ с наганом. Не было тогда принято машины с охранниками по городу возить. А зима… Дороги заметены, сугробы… Лишь посередине, где путь трамвайные, расчищено. Машина между сугробами ползёт как по траншее. И вот недалеко от, как тогда называли, Николаевского вокзала, на одном из перекрёстков банда их местная, значит, тормозит. Из машины высадили, портмоне, браунинг отняли… Бидончик, правда, оставили. И уехали на той машине. Ну, Ленин побежал сразу на пункт охраны районный, как мол так, на вашей территории председателю Совнаркома гоп-стоп сделали, ищите… Да где ж там найдешь! Хе-хе… А самое забавное, знаете что? — бандюган этот, Янька Кошелёк, потом портмоне открыл, а там документы Ленина. И он потом, пока не застрелили при очередной облаве, хвастал всем: «да я самого Ленина брал»! Правда, не долго — в том же году, в июне, на Божедомке его и достали.
